– Мой друг, – сладко зевнул Бирен, – вашу доверенность к своей особе я испытал не однажды. Скажите, чего вы желаете от меня? Золота? Много ли?
– Слава богу, я сыт, – отвечал Маслов.
– Именье? – спросил Бирен, сбросив колпак с головы.
– Володею усадьбою по жене.
И вдруг Бирен вскочил – босой, в одном исподнем.
– Слушай! – крикнул. – Уж не обманываешь ли ты меня?
– Нет.
Граф вернулся в постель, с головой укрылся одеялами, и долго было тихо в опочивальне. Бирен открыл лицо – рассмеялся.
– Я придумал, – сказал он. – С сего дня ты будешь иметь доступ к ея величеству. И все, что говоришь мне, отныне можешь говорить лично императрице. А более мне мужиками не докучай…
После Маслова явился к фавориту барон Кейзерлинг.
– Допускать тоже всегда? – спросил де Пирмон.
– Не всегда… Но иногда можно.
* * *
– Ну, добрый Кейзерлинг, с чем ты пришел?
Кейзерлинг сел в изголовье постели графа:
– Вы негодяи… все! С тем я и пришел к вам.
– Побойся бога, – ответил Бирен. – Ты же не безбожник.
– Но я умнее безбожников и хорошо умею благодарить за дружбу, не в пример графу Бирену, который ныне, в чине обер-камергера, лежит передо мной в постели, повернувшись сиятельным задом…
Бирен с хохотом подпрыгнул на подушках:
– Вынь камень из-за пазухи… Что тебе надо?
Кейзерлинг расшаркался в шутовском поклоне.
– Ваша светлость, – дерзил он нагло, – наверное, еще не забыли, сколько пришлось вам вытерпеть на Митаве от гордого курляндского рыцарства?
– О, помню, помню.
– И кто тогда, презрев условности, не пренебрег вашей дружбой? Мне кажется, этого человека звали бароном Карлом Генрихом Кейзерлингом?
– Сядь! – велел Бирен. – Сядь и не паясничай…
Кейзерлинг открыл табакерку, чтобы нюхнуть табачку, а на закопченной ее крышке был выцарапан план разговора:
1. Слегка пошутить.
2. Вызвать гнев.
3. Закончить дело.
Он уже пошутил как мог, теперь осталось вызвать гнев. Это было совсем не трудно. Кейзерлинг напомнил Бирену, как однажды в ратуше его присудили за долги к битью по щекам, и при всем народе каждый рыцарь подходил и давал ему оплеуху…
– Замолчи! – крикнул Бирен, вспыхивая.
Тихо щелкнув, табакерка закрылась…
– Конечно, – сказал Кейзерлинг, добродушничая, – теперь не мешало бы с высоты величия и плюнуть в митавский котел, где варят свой тощий суп угрюмые рыцари… Впрочем, вот послушайте, граф! Ведь вам можно по праву считаться рыцарем нашего курляндского ордена… Законно!
– Конечно, – скромно согласился Бирен. – Я напомню тебе: мой отец был корнетом, потом лесничим, мой дядя умер комендантом в Могилеве, а дед… ну, правда: дед был конюхом при Иакове!