– Лежи тихо, – сказал Ушаков, а сам из крепости в Тайную канцелярию отправился. Было уже совсем поздно. Ушаков по опыту знал, что время ночное всегда способствует слабости человеческой: днем с огня человек того не покажет, что ночью выдаст. Ночью его удобнее на слове проговорном уловить.
Шинель, до пят длинную, Андрей Иванович в сенях Канцелярии на руки Топильского (секретаря своего) сбросил, пожаловался:
– Старею… Вот и мерзнуть стал, Ванюшка.
– В пытошную пройдите, – отвечал Топильский. – Там как раз палачи огонь разводят… Тепло там – прямо сласть!
Пытошная – словно кузница, горят горны, а в них медленно зреют докрасна клещи, фукают мехи, нагнетая в жаровни воздух.
– Какие дела-то у нас на сей день? – спросил Ушаков.
– Парсунных дел мастера, живописцы – братья Никитины…
Инквизитор империи на бревне попрыгал, упругость дыбы проверяя. Велел палачам огонь держать – на случай, ежели запираться станут, и готовить пока плети… Очки нацепил и сказал:
– Учнем с божией милостию… Ввести первого пациента!
Но тут ввалился, с ног падая, Ванька Топильский:
– Погоди с пациентом… гости жалуют!
А за ним, прямо в смрад пытошный, шагнула придворная дама. Ушаков даже ахнул… Это была сама Фекла Тротта фон Трейден!
– Если вы, – сказала она шепотом зловещим, – тронете полковника Бисмарка хоть пальцем, я найду способ, чтобы вас…
– Голубушка! – расцвел Ушаков. – Да с чего мне трепать-то его? Рази я молод не был? Все понимаю…
Проводив нежданную гостью, он Топильскому наказал:
– Ванька! Езжай скорее в крепость да кляп гишпанский из глотки Бисмарка выдерни. И что ни попросит – давать. Вина не жалеть. Пусть жрет и пьет, каналья. Видать, судьба его иная…
Топильский кляп изо рта Бисмарка выдернул:
– Ну, полковник, в темноте дворца царского ошибся ты здорово и для судьбы своей полезно… Теперь, чую, быть тебе в фаворе великом. Ты и меня не забудь, в случае чего. Топильский я! Меня здесь кажинная собака знает… Ванька я!
* * *
Мчался по снегам русским роскошный поезд в сорок лакированных карет венских, на полозья от Киева ставленных. Сверкали зеркала и гербы пышные, скакали трубачи, оглашая печальным ревом леса и долины, впереди поезда гайдуки сшибали шапки с мужиков проезжих.
Словно сон, будто сказка, несся кортеж по дорогам, гонимый злодейкой-политикой в сторону столицы России. А позади поезда ехал офицер замыкающий и часто водку на «ямах» пил.
– Везем его высочество, – рассказывал, – принца Антона Ульриха Брауншвейгского, высоконареченного жениха принцессы нашей Анны Леопольдовны Мекленбургской. Дай-то бог, чтобы зачала принцесса нам царя хорошего, доброго и неглупого! Прощайте, люди, за хлеб-водку спасибо… Спешим мы от Вены самой, как бы не опоздать в Питер ко дню рождения императрицы Анны Иоанновны!..