– Шестьдесят лет мною прожито, но у меня наберется сил царствовать еще двадцать лет! Уж я постараюсь, конечно же, чтобы никакая Европа не посмела задеть престиж России, ставший за эти годы моим л и ч н ы м престижем!
Она взяла медный кувшин и показала его послам:
– Маленькая принцесса Фике, еще не Екатерина Великая, я вот с этим кувшином и приехала в Россию, кувшин был моим единственным приданым, я даже ночных сорочек тогда не имела. В гроб за собой ничего не потащу, все оставлю России, а мне есть что оставить – Крым, Белоруссия, Кавказ и Молдавия… Семь миллионов населения только путем завоеваний, не говоря уже об естественном приросте народа внутри государства. А теперь я прошу музыкантов играть… Музыка!
В ставку Потемкина атаман Платов с казачьим конвоем доставил плененный при Рымнике янычарский оркестр – со всеми инструментами, сваленными на телегу. Но даже сейчас, опутанные веревками, янычары еще рыпались, рассыпая плевки в сторону неверных. Молодой Матвей Платов, белозубый ухарь и пьяница, сказал Потемкину, что башибузуков в Россию везти боязно: они же по дороге весь конвой передушат.
Потемкин велел ему пленных развязать:
– И пусть разберут с телеги погремушки свои…
Он взял медные тарелки, сдвинул их, с удовольствием выслушав звон, завершенный таинственным «шипением».
– Ага! – сказал Потемкин. – Не эти ли турецкие тарелки и употребил Глюк в опере своей «Ифигения в Тавриде»?
Янычар развязали. Один из них рассмеялся.
– Ты разве понял меня? – спросил его Потемкин.
– У меня бабушка была… калужская.
– Это твои тарелки?
– Мои. Вот как надо! – И он воспроизвел гром, в конце которого загадочно остывало ядовитое «шипение» меди.
Потемкин пригляделся к лицам янычар. Лица вполне европейские, иные как у русских парней. Янычарский корпус турки формировали из детей христиан. Похитив мальчиков у матерей, турки обращали их в свою веру, а фанатичное воспитание превращало их в озверелых головорезов. Нехотя они разобрали инструменты с телеги. Над головами янычар качался шест с перекладиной, на шесте висели, позванивая, колокольчики.
– Ну, играйте! Хотя бы свой знаменитый «Марш янычар»…
Разом сомкнулись тарелки, заячьи лапы выбили первую тревогу из барабанов. Полуголый старик лупил в литавры с такой яростью, словно убивал кого-то насмерть. Звякали треугольники, подвывали тромбоны, звенели триангели и колокольчики. В это варварское созвучие деликатно (почти нежно) вплетались голоса гобоев, торжественно мычали рога, а возгласы труб-нефиров рассекали музыку, как мечи. Янычары увлеклись сами, играя самозабвенно, словно за их оркестром опять двигались в атаку боевые байраки…