Я его, негодяя, теперь насквозь ясно видела! И когда на двадцать первое утро проснулась, то совсем не удивилась, почувствовав, что меня кто-то целует. Он именно так и должен был по-воровски прокрасться и вероломно целоваться, пока я спала и не до конца проснулась, и соскучилась, и была до смерти рада всякому человеческому присутствию, даже такому бесстыдно-необузданному, от которого во мне поднимался страшный жар, и не было никакой возможности не уступить ему, и хуже того, оторвись он от меня, я бы пошла на любую крайность, а хоть бы и умоляла его остаться!
Он это прекрасно чувствовал, потому что нашел в себе силы, когда их у него не должно было остаться, с вызывающим самодовольством рассмеяться. А меня это так мало возмутило, что я не перестала автоматически благодарно поглаживать его голую спину. И когда он захотел встать, у меня помимо моей воли умоляюще вырвалось:
– Нет, Фрэнк, не уходи, не оставляй меня!
– Рыжая, эта кровать не рассчитана на двоих. Однако если ты поторопишься, возможно, на яхте у меня не пропадет желание поразвлечься с тобой.
Одевалась я считанные секунды, я жутко боялась, что он не захочет меня ждать и старалась не отставать, когда он стремительно шел к пристани и только в каюте облегченно перевела дух, потому что мы начали, как сумасшедшие, целоваться и раздеваться, а потом упали в замечательно широкую кровать. И Фрэнк опять неизвестно над чем смеялся, и я опять не могла возмутиться. И когда в дверь каюты постучали и объявили о прибытии, я простодушно призналась на свою голову:
– Фрэнк, я не хочу уходить от тебя!
– Рыжая, у меня на тебя нет времени. Одевайся!
Из каюты я выскочила, словно ошпаренная, и тут же споткнулась, зацепившись каблуком за ковер, но он меня успел подхватить. Разъяренно вырвав свой локоть, я ускорила свой шаг, насколько мне позволяли остатки моего достоинства, но они были невелики. Потому что разве бы иначе он осмелился бесцеремонно схватить меня, как будто мне недавно пятнадцать стукнуло, и засунуть в свой лимузин. А я ведь отчаянно вырывалась и пыталась удрать через другую дверцу и даже укусила его за большой палец, но он ничего не принял во внимание: поймал меня за ногу, втянул обратно и пригрозил надрать мне задницу, если я буду кусаться или как-то еще проявлять свое неповиновение, особенно в присутствии его преосвященства и свидетелей, тогда он возвратит меня на остров и раньше следующих шести недель не заберет.
– Не хочешь ли сказать, что везешь меня на мое бракосочетание? – изумленно спросила я. – Отпусти меня, я не буду кусаться. Я рада, что выхожу за Ричарда. Я уже вспомнила каков он. Ты не стоишь его мизинца! – Я хотела еще что-нибудь добавить, но Фрэнк приподнял меня и угрожающе произнес: