— Ну что, братишка, ты как? — заботливо склонившись надо мной Фима пристально вглядывается в глаза. — Тебе плохо?
Молча показываю ему оттопыренный большой палец. «Мне плохо? — нервно стучит в мозгу дурацкая фраза. — Это мне-то плохо?! Да мне пи…ц!» Очень близко к истине, вот только показывать этого никак нельзя. Не тот, понимаешь, момент, чтобы изображать из себя беспомощную контузию в ожидании сочувствия окружающих. Сейчас у каждого и без контуженого друга на руках забот будет полон рот. Это они еще просто не осознали того, что здесь происходит, потому до сих пор со мною и возятся, так бы уже плюнули давно. Это не мои мысли, это снова тот самый незнакомый и холодно-равнодушный Андрей-два, тот, что всплыл вдруг в моем сознании разбуженный первыми же взрывами. Он смотрит на меня изнутри с жестким беспощадным прищуром. Говорит: «Соберись! Не будь тряпкой! Ничего еще не закончилось, все только лишь начинается!» Мне не хочется ему верить, хочется, чтобы весь этот ужас навсегда остался позади, но каким-то чудом сохранившим способность рационально мыслить уголком мозга я понимаю что он прав. Не устраивают массированных налетов на город с мирными жителями и штабы миротворцев с международным мандатом только для того, чтобы потом тупо извиниться и больше ничего не сделать. Значит нам предстоит штурм, он просто обязан быть, и насколько я успел оценить готовность к бою осетинских рубежей обороны на подступах к городу, они врага не удержат. Разве что грузины завязнут в уличных боях где-нибудь ближе к центру… Но в город они сумеют войти, это точно… Словно подтверждая мои слова ветер доносит вспыхнувшую где-то в отдалении автоматную перебранку. Выстрелы грохочут часто, автоматы захлебываются длинными очередями, полосуют не целясь. Так стреляют только в одном случае, когда уже сцепились с врагом вплотную, почти врукопашную и нет уже времени тщательно выбирать себе цели, выцепляя на мушку отдельных бойцов противника. Что и требовалось доказать. Дождались…
Почему-то в этот момент мне очень остро вспомнился рассудительный ополченец Аршак и его молодые бойцы. Я словно наяву вновь увидел, как мальчишки весело балагурят за накрытым в нашу честь обеденным столом, рассказывают с серьезным видом друг о друге явные небылицы, героические и по-детски наивные, тут же на ходу их сочиняя. Увидел скорбный лик Спасителя с застывшей в углу глаза слезой. Мелькнула беспомощная улыбка Аршака. «Они мои ученики. Как я могу их бросить одних?» Сейчас все эти люди мертвы. Еще несколько часов назад они радовались жизни, строили планы на будущее, ждали скорой смены с рутинного дежурства… А сейчас их уже нет. Их убили. Всех до одного… Почему? За что?