– Привет! – сказала ему крупная голубая, почти сапфирово-синяя звезда. – Ты кто?
– Я? – Кайданов растерялся, не услышав, а, скорее "почувствовав" этот вопрос. И вдруг отчетливо вспомнил предостережение, сделанное странным незнакомцем, то ли спасшим Германа от какого-то ужаса, то ли, напротив, погубившим, вырвав из привычной жизни и выбросив – одним лишь своим внезапным появлением – в никуда.
– Ты, – подтвердила звезда. – Ты ведь тут уже бывал?
"Ни в коем случае не отвечайте на вопросы, просто лежите и смотрите", – сказал Некто.
– Почему ты молчишь?
"Потому что, – Кайданов с трудом отвел взгляд от разговорчивого светила и заставил себя смотреть в бесконечное пространство между звезд. – Как он сказал? "Выберите кусок черного неба и представьте, что выворачиваете его на изнанку". На изнанку? А как это, на изнанку?"
Кайданов попытался представить, что перед ним не разверзшаяся в бесконечность бездна межзвездного пространства, а черная ткань или бумага, обратная сторона которой теоретически должна быть светлой. Но как можно вывернуть эту "ткань" наизнанку? Как это сделать? Это ведь даже не лента Мёбиуса, а какая-то бутылка Клейна[1] получается, и здесь следует…
Внезапно тьма обернулась светом, но не ярким, режущим глаза, а приглушенным, и Кайданов увидел перед собой небо осени, серое, пасмурное, но, с другой стороны… Это небо – и ведь он доподлинно знал, что видит перед собой именно небо – было совершенно пустынным. Ни солнца, ни туч или облаков, ни птиц. В нем не было ровным счетом ничего, за что мог уцепиться взгляд.
"Пустыня", – почему-то сразу же подумал Герман.
И в то мгновение, когда слово "пустыня" мелькнуло в голове, Кайданов почувствовал тепло, и сразу же понял, что все с ним и вокруг него изменилось самым драматическим образом. До это момента он ничего, собственно, не чувствовал и даже не обращал на это свое "бесчувствие" никакого внимания. Вся его человеческая активность ограничивалась одной лишь способностью видеть и еще, быть может, "ощущать" обращенную к нему речь звезд, чем бы эти звезды на самом деле ни были. Однако сейчас Герман неожиданно обнаружил, что ощущения – все ощущения сразу! – вернулись к нему, и тотчас, словно повинуясь некоему беззвучному приказу, опустил глаза. Оказалось, что стоит он на занесенной песком земле перед широко распахнутыми городскими воротами. То есть это он так подумал, что это городские ворота, потому что никогда прежде ничего подобного не видел, разве что на иллюстрациях к Вальтеру Скотту и другим подобным книгам.
"Квентин Дорвард… Хозяйка Блосхольма… Или это был Хаггард