— Я говорил проводнику, чтобы он послал с нами четвертым Дыра — не захотел, — сказал Кучма.
Впереди маячит спина Реброруба. Он осторожно движется, просматривая все вокруг, иногда замедляя шаги и останавливаясь, проверяя, нет ли чего подозрительного на пути, нет ли засады?
Соответственно ритму движения ведущего, метрах в ста позади идут над обрывом Стреляный и Дмитро.
Позволяет профиль пути — они рядом, там же, где дорога суживается, превращаясь в узкую тропинку, шагают осторожно гуськом или, как говорят верховинцы, “на гусака”.
— Хмара не хотел рисковать вторым курьером, — пояснил Стреляный. — Сколько мы вас ожидали — и вдруг что-либо случится? Кстати, ты давно Дыра знаешь?
— Нас в Мюнхене соединили. Перед отлетом.
— Учились вместе?
— Нет, в разных школах. Он во Франкфурте-на-Майне, а я в Бадене обучение проходил.
— А до этого ты с ним встречался?
— Нет, а что?
— Да просто так… — И, желая перевести разговор на другое, Стреляный спросил: — Как там сейчас немцы к нам относятся?
— Пренебрегают. Смотрят, как на быдло, — сказал Дмитро.
— От гады! Ничему их война не научила, — буркнул Стреляный.
— Ну, ничего, мы теперь хитрее, — продолжал разговор Дмитро. — Мы их используем как только можем…
— Слушай, выдра, а вас служба безопасности мюнхенская перед отправкой хорошо проверяла?
— Как на рентгене, — пошутил Дмитро. — Почему тебя это интересует?
— Тебе могу сказать, ты человек верный. Тебя Хмара лично знает. Очень похож твой Дыр на одного красного, к которому я попал в лапы, когда они громили в Черном лесу отряд Резуна. Не будь часовой шляпой, дал бы он мне прикурить! Едва-едва вырвался. Но тот чекист был без усов.
— Эка невидаль! — засмеялся Кучма, силясь перекричать шум потока, загудевшего еще сильнее за поворотом. — Усы можно отрастить. А ты не говорил Хмаре о своих подозрениях?
— Еще не успел.
— Эх ты, тяпа, — пожурил Дмитро, подзадоривая Стреляного на дальнейшую откровенность. — Смотри, как бы тобой самим не занялись. Подозревать такое и молчать…
— Я его все это время издали наблюдаю. Как он ведет себя. И все время, понимаешь, стоит у меня перед глазами его лицо. Без усов. Не хотел раньше времени спугнуть. Но сейчас, только вернемся, скажу Хмаре. Пусть проверит, из Санока ли он, а может из… Киева?
“А что если Стреляный говорит неправду и уже рассказал Хмаре о своих подозрениях, — думал Кучма. — И сейчас Кравчука пытают там, в лагере, на “станке”? И тогда в глазах людей, поверивших моему раскаянию, отпустивших меня в банду, я невольно окажусь предателем, выдавшим Кравчука. Тогда никогда уж больше не стать мне честным человеком, не выбиться на верную дорогу. Но вряд ли бы Хмара мог начать допрос Кравчука без очной ставки со Стреляным! Ведь это очень опасный свидетель, способный погубить всю ту хитрую операцию, задуманную там, в Яремче. Есть только один выход, чтобы он не пикнул ни слова”.