Очень много людей пытались оправдать передо мной свое недостойное поведение. Но ни разу при столь нелепых обстоятельствах. Пожалуй, наибольшим абсурдом была красная вязаная шапочка. Моим подслеповатым глазам она казалась очень сходной с кардинальским головным убором. Сказать, что я начал извлекать удовольствие из происходящего, значило бы далеко уклониться от истины. Однако у меня возникло ощущение, что история эта обеспечит мне приглашения на многие и многие званые обеды.
– Еще одно. То, что я делаю. Ладно, это ранит людей… ну, то, что вы сказали. Вещи, которые они любят. И прочее. Но, может быть, это открывает им глаза, какой дерьмовый обман все это кувыркание с собственностью. – Он похлопал спинку стула, на котором сидел. – Вы-то когда-нибудь про это думали? Ну, чистый бред. Это же не мой стул и не ваш стул. Не стул ваших корешей. А просто стул. И по-настоящему – ничей. Я часто про это думаю. Знаете, вот я возвращаюсь с вещами домой. Гляжу на них. Но не чувствую, что они мои. Они просто то, что они есть, верно? Не изменяются. Просто существуют. – Он откинулся. – А теперь скажите мне, что я ошибаюсь.
Я понимал, что любая попытка вести серьезный спор с этим шутом будет равносильной тому, чтобы обсуждать метафизику Дунса Скота с цирковым клоуном, неизбежно став объектом его шуточек. Его вопросы и издевки были неуклюжим приглашением получить под зад, и тем не менее я все сильнее ощущал необходимость пойти ему навстречу.
– Я согласен, что богатство распределено несправедливо.
– Но не с моим способом как-то это изменять.
– Общество просуществовало бы недолго, если бы все разделяли ваши взгляды.
Снова он изменил позу, потом покачал головой, словно я сделал плохой ход в шахматной партии. Внезапно он встал, отодвинул стул на место и начал открывать ящики комода. Осмотр выглядел самым беглым. Я положил на комод мои ключи и мелочь и теперь услышал, как он ее рассортировал. Но ничего в карман не опустил. А я тем временем мысленно возносил молитву, чтобы он не заметил отсутствие бумажника. Бумажник был у меня в куртке на вешалке за дверью, которая открывалась – и была сейчас открыта к стене, а потому она не была видна. Он снова повернулся ко мне.
– Ну, это вроде как если бы завтра все покончили с собой, так не было бы проблемы с перенаселением.
– Боюсь, я не вижу параллели.
– Ты просто бормочешь слова, мужик. – Он отошел ближе к окну и уставился на себя в небольшое зеркало эпохи Регентства. – Если бы все делали это, если бы все делали то. Да ведь не делают, верно? Вроде: вот если бы система была другой, меня бы сейчас тут не было. А я тут. Верно?