Пока мы стояли в очереди, Белла была как-то очень беспокойна: дёргала туда-сюда молнию на куртке, нервно переминалась с ноги на ногу... Она часто поглядывала на меня, но встречаясь с моим взглядом, немедленно прятала глаза, как будто почему-то чувствовала себя неловко. Может, её смущали громкие возбуждённые шепотки и бросаемые на нас отовсюду любопытные взгляды? Сегодня и на устах, и в умах у всех царила свеженькая, с пылу с жару, сплетня.
Или, может быть, по моему выражению лица она поняла, что скоро у неё начнутся неприятности?
Она не проронила ни слова, пока я набирал для неё еду. Не зная, что она любит — пока не зная — я нахватал всего понемножку.
— Что ты делаешь? — тихонько прошипела она. — Ты думаешь, я в состоянии всё это съесть?
Я покачал головой и подвинул поднос к кассе. — Половина мне, конечно.
Она скептически изогнула бровь, но больше ничего не сказала. Я заплатил за еду и отнёс поднос к тому столу, за которым мы сидели на прошлой неделе, перед её катастрофическим экспериментом с определением группы крови. Прошло всего несколько дней, а как всё изменилось!
Она села напротив меня, как и тогда. Я подвинул к ней поднос.
— Угощайся, — предложил я.
Она взяла яблоко и принялась крутить его в руках, испытующе глядя на меня.
— Меня разбирает любопытство...
Надо же, какая новость.
— Что ты будешь делать, если кто-то заставит тебя, ну, скажем, на спор, съесть обычную еду? — продолжила она так тихо, что человеческие уши не могли бы разобрать ни слова. Уши бессмертных — другое дело, если эти ушки на макушке. Наверно, мне надо было заранее предупредить моих родственников кое о чём...
— Вот всё тебе надо знать, — пожаловался я. А, да ладно. Ведь мне приходилось время от времени есть человеческую еду. Ничего не поделаешь, часть маскировки. Весьма неприятная часть.
Я протянул руку к ближайшему куску и продолжал смотреть Белле в глаза, пока откусывал от этого непонятно чего. Не глядя, я не мог сказать, что это. Оно было таким же слизким, жёстким и отвратительным, как и любая другая человеческая еда. Я быстро прожевал и проглотил, изо всех сил стараясь не скривиться от отвращения. Ком еды, застревая и сопротивляясь, продвигался вниз по моей глотке. Подумав о том, как я потом буду выкашливать эту дрянь, я вздохнул. Мерзость.
Беллу мой подвиг потряс.
Мне хотелось закатить глаза. Конечно, такими обманными манёврами мы владели безукоризненно.
— Если кто-нибудь заставит тебя есть землю, ты ведь сможешь?
Она наморщила носик и улыбнулась. — Я ела... один раз, на спор. И кстати, было совсем не так плохо.