— Что желваки катаешь?! Не правильно я сказал?! Не друзья они тебе больше?!
Секундная пауза, до предела заполненная жестким контактом глаз, давящей силой чужого гипнотического взгляда, пригибающего к земле, ввинчивающегося прямо в мозг, пытающегося безусловно подчинить себе, проникнуть в самую душу, пробивая все спешно возводимые на его пути барьеры. И уже совсем другим тоном:
— Ты одно осознай, Витек, не они твоего племяша убили… Сечешь, не они… Так и тебя причастным не долго сделать… Кто хохлам тех. пригодность ракет продлял, а? Не твоя ли лаборатория испытания вела, да отчеты писала, ась? Так кто ту ракету в полет выпустил, кто готовил, не ты ли? Молчишь? Ну то-то, вот и молчи… Молчи и слушай. Все знаю, все понимаю, ты уже внутри их всех осудил, может быть приговорил даже… А про настоящих убийц и не вспомнил, а того хуже может быть, вспомнил, да только они на твоем внутреннем суде свидетелями пошли, а то и обвинителями… Эх, молодой ты еще, жизни толком не нюхавший, а туда же, обвинять, да решать…
— Этот ваш, Луговин. Он мне сказал, что именно они были в той машине которая… С которой…, - Севастьянов запнулся не в силах подобрать слова, не умея выдержать до конца деревянной безразличности тона с которой начинал говорить.
— Эх, — глубоким вздохом прервал его чекист. — Я ж с самого начала прощения у тебя за Сашку попросил. Неопытный он еще, горячий слишком… Не о том думать надо, кто на кнопку жал. Они не больше тебя виноваты, разобрались ведь уже… На того смотреть надо, кто приказ отдавал по единокровным братьям стрелять. Кто деньги за это платил. Кто оружие Сукешвили задарма отдавал, зная на что этот гад его применить задумал. Мелко ты мстить собрался, парень, мелко… Выше надо смотреть…
— За кровь всегда кровью отвечали. Издавна так велось… — глухо выговорил Севастьянов, стараясь не глядеть на сожалеюще качающего головой чекиста.
— Ишь, кровожадный ты какой, кровь тебе подавай… Да если ты этого рябого пидора свалить поможешь, это для него хуже смерти будет, пойми… А насчет крови, так будет тебе и кровь, только не пролитая, а сбереженная. Очень много крови, что останется в жилах, а не выльется под ножом. Гораздо больше той, что ты при самой большой удаче пролить сможешь. Понял, о чем я?
Севастьянов уже хотел крикнуть в ответ что-то запальчивое, но вдруг что-то холодное и расчетливо-спокойное поднялось из самых глубин его естества, будто внутри головы подуло ясным остужающим ветром, выдувая прочь весь горячечный запал. "Не ведись на это… Он же просто разводит тебя… Тщательно прощупывает, чтобы понять насколько ты управляем. Насколько на тебя можно рассчитывать в этом деле. Будь умнее его… Не ведись…", — тихий бесплотный голос звучал будто в самом мозгу. Севастьянов сбившись с жесткого истеричного ритма подозрительно покосился на фээсбэшника. Но тот, казалось ничего не слышал, и не замечал. Зато сам Севастьянов обновленным проницательным зрением легко разглядел за благожелательной маской чекиста, злой азарт игрока точно и уверенно ведущего сложную партию к давно запланированному финалу. И как только он ясно различил в якобы расслаюленном и благодушном собеседнике этого жестко целеустремленного, уверенного в конечной победе незнакомого человека, на него самого нежданно нахлынуло тоже холодное и расчетливое спокойствие, что уже посещало с утра. "Значит, сыграть со мною решил? Ну что же, давай поиграем. Вот только теперь я уже не безответная подопытная мышь, бегущая по лабиринту туда, куда ее направляет бесстрастный исследователь. Теперь по-честному померяемся, кто кого…"