Я выглянул: проезжая часть дороги была запружена хлыстами, которые двигались к Эрмитажу. Прохожие жались к стенам. На противоположной стороне тротуара лежало распростертое тело. Несколько мгновений хлысты обтекали его, как вода обтекает торчащее бревно. Потом тело скрылось в белом водовороте.
— Что я тебе сказал! — возбужденно крикнул Лука. — Бежим! Это восстание!
Разумеется, главный дал маху. Виной всему была вчерашняя пьянка. При других обстоятельствах Алфен никогда не терял чутья. И Лука спешил поскорее убраться из редакции, чтобы окунуться в гущу событий, а не попасть под горячую руку Алфена, который любил устраивать разносы в самое неподходящее время.
Мы выскочили в коридор, по которому с перепуганными лицами уже сновали сотрудники. Сашка Губарь крикнул мне:
— Тебя разыскивает главный…
— Ты меня не видел или увидел там… — я показал пальцем в окно, за которым кто-то кричал на высокой ноте.
Мы с Лукой пронеслись по второму этажу, и, перескакивая через ступени, слетели по лестнице вниз. Арона Самуиловича, закрывающий жалюзи, испуганно оглянулся на нас. Я не успел спросить, зачем я ему был нужен. В следующий момент меня чуть не сбил какой-то хлыст с белыми от страха глазами.
Все бежали бежали, прижимаясь к домам и оглядываясь — ближе к нам группами по два-три человека, а дальше за ними стремительно заполняли переулки, выплескиваясь на Адмиральский проспект. Пахло как-то странно: то ли розами, то ли серой.
— Что происходит?! — успел я крикнуть, и нас растащили в разные стороны.
В антикварной лавке напротив разлетелись окна. С лязгом рухнула стальная дверь. Я увидел, как человек, очень похожий на Леху, мелькнул в проеме. В руке у него был фотоаппарат. И после этого сразу же я услышал стрекот пулемета и упал вместе со всеми на мостовую, больно ударившись щекой о чьи-то башмаки. В следующий момент кто-то закричал так, как может кричать только смертельно раненый человек, и хотя мне до этого не приходилось слышать ничего подобного, я понял, что ему очень больно. Я поискал глазами, где он лежит, но над головой прожужжал белый рой пуль, раздался непонятный звук и посыпались мелкие камни, тогда я увидел, что стреляют от Строгановского дворца. С той точки откуда я смотрел, это выглядело, как вспышки ярких звездочек в окнах и на крыше, и тогда вдоль улицы проносились трассеры. Мне показалось, что все пули летели прямо в меня. 'Ту-ту-ту… ту-ту-ту…ту-ту-ту… — строчил крупнокалиберный пулемет. Пули рикошетили от стен и высекали из мостовой искры. Со стороны Невы ему отвечала скорострельная пушка: 'Бум-бум-бум-бум… Толпа шарахалась из стороны в сторону, словно в нее били кувалдой. Все выглядело, как в очень дешевом кино. Я попытался было вернуться в редакцию, но меня потащили в сторону Зеленого моста. Потом все упали, потому что пулемет рубанул длинными очередями, и расстояние до ближайшего переулка я преодолевал ползком. Мне все время мешал какой-то хлыст, который хватал меня за ноги и норовил обогнать. Все мое внимание было сосредоточено именно на нем. Иногда на нас сыпались штукатурка, стекла и куски деревьев. Все: стоны, хрипы, вопли — слились в протяжный вой. Нельзя было ничего разобрать. Мои руки и ноги были в мелких порезах и ссадинах. Я перепачкался чужой кровью, которая лилась по мостовой ручьями. В какой-то момент я посмотрел вперед и увидел, как в угловой дом за Мойкой — в Строгановский дворец — попал артиллерийский снаряд. Из общей какофонии выпали звуки крупнокалиберного пулемета. Но потом стрельба разгорелась с новой силой. Последние десять метров я преодолел по телам. Я не знал, убиты эти люди или ранены. Мне казалось, что если я сверну влево на Мойку, то уйду из-под обстрела. Перед мостом горел автомобиль. В коптящем пламени лежал человек. Его лицо были устремлено в небо, а обгоревшие руки были прижаты к груди, как лапки у курицы.