— Да, положение трудное, — сказал Жаворонков. — Придется летать на Берлин как можно чаще, пока это еще возможно.
Время шло медленно. Генерал то и дело глядел на часы. В пепельнице лежала груда окурков. В землянке витали сизые облачка дыма.
— Тяжело там ребятам. Под потолком небось идут. Холодновато придется. За бортом, как на Северном полюсе. И воздух разрежен на такой высоте. Кислородное голодание… — задумчиво проговорил Оганезов.
— Интересно, о чем завтра будет кричать немецкое радио? — поинтересовался Комаров.
Оганезов пожал плечами.
— Да ни о чем.
— Как это так?
— Да просто не поверят, что советские самолеты оказались над Берлином. И Геббельс, и Геринг заверяли немцев, что этого никогда не будет.
Прошло еще долгих полчаса. По расчетам Комарова, Преображенский должен был бы уже отбомбиться и возвращаться обратно. Но от него никаких вестей нет. Генерал нетерпеливо поглядывал в сторону радиорубки, находившейся за стеной. Он ждал появления радиста с бланком радиограммы, а его все не было. Неужели что-то случилось?
Радист будто вырос в дверях. Глаза его радостно блестели.
— От полковника Преображенского, товарищ генерал! — он протянул Жаворонкову радиограмму.
Жаворонков выхватил бланк, впился в него глазами.
— «Мое место — Берлин. Работу выполнил. Возвращаюсь», — прочитал он вслух. Молодчина Преображенский! Молодцы летчики-балтийцы! Теперь мы Берлину покоя не дадим. Проторили дорожку…
Весть о возвращении бомбардировщиков мигом облетела аэродром. Волновало одно: все ли самолеты возвращаются? Так не хотелось терять боевых товарищей.
Наступило утро. Тихо, совсем тихо на аэродроме. Все вокруг ждет пробуждения. Темные деревья и трава, цветы с еще закрытыми лепестками, птицы в соседнем лесу — все ждет священного мига, когда встанет солнце и возвестит начало нового дня. И так же нетерпеливо, как природа ждет наступления нового дня, ждут возвращения самолетов люди на аэродроме, готовые соединить счастье победы с торжеством ликующего утра.
Охтинский вместе со всеми пристально всматривался в пустынное серое небо, напряженно прислушивался.
— Летят! Братцы, летят! — закричал вдруг техник флагманского самолета старшина Колесниченко и побежал к посадочной полосе.
Охтинский напряг слух и уловил далекий звук моторов самолетов. Техник не ошибся.
— Наши летят! Наши, — закричали со всех сторон.
Гул моторов нарастал с каждой секундой, и вот уже из утренней дымки вынырнул первый бомбардировщик и сразу же пошел на посадку. По номерному знаку вышедший из штабной землянки Оганезов узнал машину заместителя командира второго звена капитана Беляева. За ним шли на посадку еще несколько ДБ-3 из второго и третьего звеньев. А где же остальные?