- В течение нескольких дней пей воду и соки, а также разрешается немного фруктов. Никакого мяса.
- Я вегетарианка. - Она огляделась. - Где моя одежда?
Он неожиданно усмехнулся чисто мужской ухмылкой.
- Я увлекся и разорвал твои джинсы. Просто останься со мной сегодня ночью, а завтра я добуду для тебя новую одежду.
- Сейчас почти утро, - заметила она, не желая вновь лежать рядом с ним. Она не могла лежать рядом с ним и не желать его. - Кроме того, я хочу принять душ. - И прежде чем он успел сказать хоть слово в протест, она соскользнула с кровати и благополучно завернулась в лоскутное старомодное одеяло.
Михаилу удалось удержать улыбку. Позволить ей почувствовать себя в безопасности - это ничего ему не стоило. Ничто не заставит ее покинуть его дом, не с ассасинами, проживающими в гостинице, где она остановилась. Чтобы избавиться от картин, на которых она обнаженная стоит под струями воды, он сконцентрировался на деталях ее эмоций, которые она испытывала прежде чем он увел ее из гостиничной столовой.
Что вызвало у нее такое безумное страдание той ночью? Она буквально заболела, ее голова раскалывалась. Она подумала, что эта реакция была вызвана его яростью, но он был взбешен ее страданиями. Он почувствовал их прежде, чем тот тупица положил на нее свою нечестивую руку.
Михаил дотронулся до ее сознания, потому что должен был это сделать, и обнаружил то, что ожидал - слезы и смущение. Ее тело менялось, изменения были связаны с его кровью, текущей по ее венам. Легенда гласила, что человек и Карпатец должны трижды обменяться кровью, чтобы обращение состоялось. Кровь, которую он дал ей из стакана, не считалась, так как она не была взята прямо из его тела. Он не собирался обращать ее, не желая допускать даже шанса, что она может превратиться в душевнобольную вампирессу. Как бы то ни было, он пошел по опасному пути. Он бы поступил так вновь. Это должно было длиться вечность.
Рейвен слышала его слова, содержащие истинную правду, но он знал, что она понятия не имеет о реальности. Она слышала бы шепот из каждой комнаты в гостинице, знала бы, когда в столовую залетит пчела. Солнце бы причиняло боль ее глазам, и она бы с легкостью загорала. Животные бы открывали ей свои секреты.
Ей становилось бы плохо от большинства продуктов. Но больше всего она нуждалась бы в его близости, ей требовалось бы прикасаться к его сознанию, ощущать его тело, сгорать в нем. Она уже чувствовала это и боролась с этим единственно известным ей способом - стремилась освободиться от него, сражалась, чтобы понять, что с ней произошло.