Через несколько минут он уже крепко спал. Но как ни крепок был его сон, слух отмечал неумолчный гул ветра вверху, треск разгорающихся на костре бревен, журчание ручья, фырканье мерина. Вот он уловил, что лошадь начинает тревожно похрапывать, потом бешеный топот, жалобное, зовущее ржание.
Заряженная берданка лежала под боком - это было давнишним законом неспокойной жизни. Одно движение - и ружье в руках, еще одно движение - и таежник за пологом палатки. Настороженное, хладнокровное внимание мгновенно схватывает все, что происходит вокруг.
Лошадь, натянув канат, жалась к костру, испуганно прядала ушами. Как будто нет ничего подозрительного. Но чутье животного не может обмануть. Пахом Степанович бесшумно укрылся за кустом орешника, постоял там, чутко вслушиваясь в неясные шорохи ночи: к своему удивлению, он ничего не обнаружил и теперь. Тогда старый таежник запрокинул голову и стал всматриваться в верхние ветки деревьев. В первую же минуту он обнаружил врага: сверху, из густой темноты, светятся, переливаясь и не мигая, две зеленые искры. Таежник вскидывает берданку, и выстрел раскалывает тишину ночи. Мерин шарахается с неистовым храпом. Трещат сучья и ветки на соседней пихте, с нее срывается что-то грузное и с размаху ударяется оземь вблизи лошади. Мерин снова шарахнулся, туго натянув канат, но быстро успокоился.
Пахом Степанович подошел к убитому зверю. Это была рысь, подкарауливавшая лошадь. Она обыкновенно бросается на добычу с дерева вниз и впивается жертве в затылок - будь то огромный лось или маленькая кабарга, сосет кровь до тех пор, пока жертва не падает обессиленной.
Пуля разбила рыси морду и вышла в затылок, вырвав порядочный клок кожи. Зверь был похож на большую кошку. Разница была лишь в размере. Обитающая обычно на деревьях, рысь в сравнении с кошкой казалась неуклюжей.
Ноги ее походили на кривые палки; толстые, несоразмерно длинные, они как-то неловко приделаны к ее вытянутому телу. Тупая широкая морда с пушистыми бакенбардами застыла в яростном оскале. Широкие у основания и узкие к концам уши заканчивались черными кистями-султанчиками. Рысь недавно вылиняла. Красивая мелковорсистая шкура ее была грязновато-белой в круглых светло-бурых крапинках.
Пахом Степанович волоком подтащил убитую рысь к костру; примостившись поудобней, достал из-за пояса большой охотничий нож и начал снимать шкуру. Можно было бы заняться рысью и завтра, да это не в правилах старого таежника: он знает, как плохо снимается шкура, когда зверь остынет. К тому же, до завтра шкура должна просохнуть. Ободрав рысь, Пахом Степанович растянул шкуру на распорках, поправил бревна в костре, обмыл в ручье руки и снова улегся спать.