-- Благодарствую, -- говорит Бандрен. -- Мы стеснять вас не хотим. В корзинке у нас кое-что есть. Мы обойдемся.
-- Ну, раз ты так печешься о своих женщинах, -- говорю, -- я тоже пекусь. Когда мы есть садимся, а наши гости за стол не идут, моя жена считает это за оскорбление.
Тогда его дочка пошла на кухню помогать Речел. А потом Джул ко мне подходит.
-- Конечно, -- я говорю. -- Натаскай ему с сеновала. Мулов накормить и ему дай.
-- Я хочу тебе заплатить, -- говорит.
-- За что? -- спрашиваю. -- Что же я, человеку корма для коня пожалею?
-- Я хочу тебе заплатить, -- он говорит; мне послышалось: "лишнего".
-- Чего лишнего? -- спрашиваю. -- Он что, зерна и сена не ест?
-- За лишний корм. Я даю ему больше и не хочу, чтобы он у чужих одалживался.
-- У меня, парень, ты корм покупать не будешь, -- я говорю. -- А если он может всю клеть сожрать, завтра утром я помогу тебе погрузить мой сарай в повозку.
-- Он никогда ни у кого не одалживался. Я хочу за него заплатить.
А меня подрывало сказать: если бы мои хотения исполнялись, тебя бы тут вообще не было. Но я только одно сказал:
-- Тогда самое время ему начать. У меня ты корму не купишь.
Речел накрыла ужин, а потом с его дочкой стала стелить постели. Но в дом никто из них не пошел. Говорю ему:
-- Она уже столько дней мертвая, что ей эти глупости ни к чему. -- Я не меньше любого уважаю покойников, но уважать-то надо самих покойников, и если женщина четыре дня лежит в гробу, самое лучшее к ней уважение -- похоронить ее поскорей.
А они не желают.
-- Это будет неправильно, -- Бандрен говорит. -- Конечно, если ребята хотят лечь, я с ней один посижу. Не могу я ей в этом отказать.
Когда я вернулся туда, они сидели на корточках вокруг повозки.
-- Пускай хоть мальчонка пойдет в дом, поспит, -- говорю. -- Да и ты бы пошла, -- говорю его дочке. Не хотел я вмешиваться в их дела. И ей тоже вроде ничего плохого не сделал.
-- Он уже спит, -- говорит Бандрен. Они его уложили в корыто в пустом стойле.
Ну так ты иди, -- говорю ей. А она молчит. Все сидят на корточках. И едва их разглядишь. -- А вы, ребята? -- спрашиваю. -- Завтра у вас трудный день.
И немного погодя Кеш отвечает:
-- Благодарствую. Мы обойдемся.
-- Не хотим быть в тягость, -- Бандрен говорит. -- Благодарим покорно.
Так и остались сидеть на корточках. Принюхались, наверно, за четыре-то дня. А Речел -- нет.
-- Это безобразие, -- говорит. -- Безобразие.
-- А что ему делать? -- спрашиваю. -- Он ей слово дал.
-- Да про него разве речь? Кому он нужен? А сама плачет. -- Чтобы ему, и тебе, и всем вам... Мучаете нас при жизни и над мертвыми издеваетесь, таскаете туда и сюда...