Я тоже был не вполне трезв, обнаружив это, когда запнулся о бордюр при переходе улицы. Было темно; фонарь на одном из столбов, к которому был прикреплен транспарант, замигал и погас как раз в тот момент, когда я к нему приблизился. На небе тускло мерцали звезды, но луны не было. Ни одно из окон в ближайших домах не светилось. На мгновение Эшленд представился мне городом-призраком, покинутым жителями и отданным во власть полыни и вездесущих ползучих растений.
Мне послышалось за спиной шуршание гравия. Оглянувшись, я никого не увидел, но в отдалении на мостовую падал слабый желтоватый свет, источник которого находился за углом здания суда. Я продолжил путь к дому миссис Парсонс, а когда оглянулся еще раз, улица позади меня была погружена во тьму. Но через несколько шагов тени, отбрасываемые все тем же мягким желтым светом, вдруг заплясали на выходе из переулка прямо передо мной. Я давно уже понял интуитивно, почувствовал нутром, что означает этот свет, хотя мой разум и восставал против такого допущения. Это была болотная старуха.
«Кроме тебя», — сказал мне Джошуа. И я вспомнил, как он при этом улыбнулся.
Я быстро пошел в противоположную сторону, а затем пустился бежать вдоль улицы. Обернувшись через некоторое время, я увидел позади темные фигуры и желтый фонарь, который казался подвешенным в воздухе перед ними. Фигуры двигались в мою сторону, но так медленно, что я едва не расхохотался: было ясно, что такими темпами они меня никогда не настигнут. Однако я счел за благо не останавливаться. Я пробежал через весь город и оказался на его окраине, где мне пришлось пробираться дворами, перепрыгивая через низкие изгороди. Наконец я остановился, чтобы перевести дыхание, и неожиданно обнаружил, что ноги завели меня в то самое место, откуда я вышел изначально — не этой ночью, а восемнадцать лет назад. Я стоял перед домом Харгрейвза. И здесь дремучие суеверия городка явились мне в виде лица, показавшегося в темном провале одного из разбитых окон. Но это было не лицо Харгрейвза и не лицо моей мамы.
Это был Игги.
Он заметил меня и исчез в глубине дома. Позади все было темно и тихо. Я толкнул дверь и вошел. Игги сидел в кресле посреди гостиной, уткнувшись взглядом в пламя свечи, над которым роилась ночная мошкара. Он ковырялся прутиком в потеках расплавленного воска на полу и даже не поднял голову, когда я вошел.
— Иногда сюда залезают подростки, — сказал он, — но я гоню их прочь. Нечего им тут делать. Ты не представляешь, что они тут вытворяют. Особенно наверху. И это после всего, что здесь когда-то произошло. Так нельзя. Я много раз пытался навести порядок — и в доме, и во дворе. Ее отец перевернул все вверх дном, когда приезжал за ней в тот же день. Позднее я решил, что нет смысла возиться с уборкой, и делал только то, что хорошо умею: подстригал лужайку. Не трогая пятачок клевера у почтового ящика. Я вроде уже говорил, что твоей маме почему-то нравился этот клевер.