Он посмотрел на меня и искривил рот в своей жутковатой улыбке.
— Вот там она учила меня читать.
Он указал прутиком в направлении открытой двери столовой, которая была совершенно пуста, не считая кучки сухих листьев в углу, видимо занесенных сюда ветром.
— Приходя к ней на занятия, я был так счастлив! Я тогда вдруг понял, что неграмотность может обернуться благом: пускай до того все вокруг относились ко мне как к куску засохшего дерьма и не позволяли мне посещать обычную школу, но в утешение я получил уроки с Люси и провел в этом доме лучшую часть своей жизни. Когда я сидел в этом самом кресле рядом с ней, я был счастливейшим идиотом на свете. Я испытывал радость, я получал удовольствие, и мне мог позавидовать даже самый умный человек в Эшленде. — Он ненадолго задумался. — Да, радость и удовольствие. Прежде я даже и не надеялся, что такое со мной случится. Но мне очень повезло.
— Повезло? — спросил я. — Ты получил удовольствие?
Он расслышал обвинительные нотки в моем голосе, резко поднял голову и весь напрягся, как будто хотел на меня кинуться, но в следующее мгновение поник и вновь перевел взгляд на свечу.
— Хоть ты не начинай, — попросил он. — С меня и так хватило всего этого. Если честно, самое большее, что я поимел, так это случайное касание ее локтя во время занятий. — Он усмехнулся. — Все прочее — вранье от начала и до конца. Это была ее идея, не моя. Удивляюсь, как она сработала. Я не верил, что получится. Не верил ни секунды. Я и сейчас не могу в это поверить. И я не думаю, что кто-нибудь из них в это поверил. Да ты представь только: я и твоя мама… Даже в мыслях такое невозможно. Однако они не были уверены на все сто. Они называли это «обоснованными сомнениями». И потому решили дождаться родов.
— Значит, мой отец не ты, — сказал я, наблюдая за его лицом, которое то исчезало в темноте, то возникало вновь, освещаемое колеблющимся огоньком свечи.
Он рассмеялся, но тут же подавил смех, втянул его в себя как глоток воздуха.
— Неужто я выгляжу так, как мог бы выглядеть твой отец? — спросил он.
Он повернул ко мне лицо таким образом, чтобы на него падал свет. Нет, мой отец так выглядеть не мог. Его и без того уродливая физиономия была еще больше обезображена следами побоев, которые я сперва принял было за игру теней и света. Его лицо превратилось в сплошной синяк, одна щека была глубоко рассечена и покрыта запекшейся кровью.
— Шугер тоже посчитал, что я не очень похож на твоего отца, — сказал он с усмешкой. — Он подумал, что одной хромоты как признака маловато, учитывая то, какой я есть из себя. И он отделал меня еще сильнее, чем в самый первый раз.