— А ты чего?
— Ну, так…, а я к кардиналу.
— А он?
— Чего он? Отпевать утопленника отказался. И вообще, сказал, что чертей не бывает. А как же их быть не может, если они есть? Вы в них верите?
— Пожалуй, что да, — Михаил решил не противоречить, во избежание осложнений.
— Вот, сразу видно образованного человека, — обрадовался Дирвялис, — а наш кардинал — неуч. И потому к нему по вечерам обычные мыши прилетают. Но в них уже я не верю.
— Летучие мыши?
— Нет, я же говорю — обычные. Только большие очень, розовые и с крылышками. Вот как у Вас.
— Чего у меня? — архангел бросил взгляд через плечо и с чувством выругался.
Опять технический отдел брак гонит. И что толку от двух бутылок армянского коньяка столетней выдержки, распитых совместно с академиком Капицей? Пётр Леонидович клятвенно заверил, что лично проследит за работой подчинённых. И что с того? Вот они, крылья, торчат прямо сквозь доспехи. Видимо, забыли к астральному двойнику блок иллюзий присобачить, умники.
— Римигиюс, ты где?
— Тут я, Ваше Величество, — скромный служитель стыдливо спрятал за спину пузатую бутылку, с которой за секунду до этого общался нежно и страстно.
— Так мы друзья, или нет?
— Всенепременнейше и прямо до гроба! — Дирвялис радостно затряс головой. Потом лицо его омрачилось, тяжёлый, жалобный вздох вырвался из груди, и он протянул Михаилу свою стеклянную подругу. — Вот, не изволите? Как говорят русские в литовских сказках — горбатый хлеб делиться только на половинки.
— Спасибо, не нужно. Оставь себе, на поминки утопшего чёрта, — отказался архангел, чем весьма порадовал страдавшего от собственной щедрости Ремигиюса.
Оно бы, конечно, не помешало… накатить на душу грамм этак семьсот-восемьсот. Чисто символически, для куражу и поднятия настроения. Но неизвестно, как повлияет местный самогон на деревянную статую. Не хотелось бы потерять над ней контроль и стоять в пыльной нише чурбан чурбаном, пока не протрезвеешь. Бывали, знаете ли, прецеденты.
— Значит, от дружбы не отказываешься?
Старый литовец даже оскорбился такой постановке вопроса. Но тихо и молча, про себя. Разве от такого отказываются? Сам Давид, царь Иудейский, в друзьях! Теперь можно будет Ицхаку долг не отдавать, перебьётся. А ещё занять у пана Радзинского и пана Гордона, и тоже не возвращать. Есть уже кому пожаловаться, если деньги назад потребуют. А что? Судя по рожам, оба они из этих самых… понятно из кого.
— Давай друг любезный, раздевайся.
Неожиданное требование отвлекло Дирвялиса от планирования коварных финансовых операций и очень озадачило. Ой, в этой ситуации лучше сказать — озаботило.