– Вы правы, – согласился я. – Глядя на него, я бы этого не сказал.
Лена обиженно посмотрела на меня, и тут раздался сигнал домофона. Она поднялась. В комнату вбежала Брайс. Плотно прилегающие джинсы, шелковая ковбойская рубашка, тщательно расчесанные прямые светлые волосы, яркий макияж. Сейчас ей нельзя было дать четырнадцати лет, она выглядела неестественно взрослой, старше своей матери.
– Уже иду, – сказала Брайс в домофон, прежде чем подойти и обнять мать.
Она попрощалась с Моникой, потом повернулась ко мне, загадочно посмотрела и сказала:
– Думаю, мы еще увидимся.
– Безусловно, – ответил я.
– Я долго не задержусь, – пообещала она матери и выскочила за дверь.
– Чудесный ребенок, – заметил я.
– Она моя любовь, – сказала Лена. – Моя жизнь. Я сделаю для нее что угодно. Все случившееся когда-то стоит того, потому что у меня появилась Брайс. – Она секунду помолчала, снова сжала руки. – Наверное, у вас есть вопросы.
– Да, конечно, есть, – сказала Моника. – Но ничего страшного. Если хочешь, можем поговорить потом.
– Я даже не думала ни о чем все эти годы. Похоже на смутные воспоминания о фильме, который видела давным-давно и сейчас не можешь припомнить, кто играл главную роль.
– Тогда поговорим позже, – предложила Моника, – когда будешь к этому готова.
– Ты довольна своей жизнью, Моника?
– Наверное, да.
– Чем ты занимаешься?
– Работаю в офисе. У меня есть друг.
– Я рада, – сказала Лена. – Рада, что у тебя все складывается. Как мама с папой?
– Хорошо. Они несчастливы. Так и не смирились с твоим исчезновением.
– Если бы я осталась, становилось бы все хуже и хуже. Мне было жаль покидать их, но я должна была это сделать. Как объяснил Теодор, у меня отсутствовал выбор. Это был единственный способ.
– Единственный способ для чего? – спросил я.
– Спасти всех, – сказала Лена. – Спасти семью.
Подробности тех дней ускользнули из памяти Лены, воспоминания были нечеткими и отрывистыми. Она сохранила смутный образ матери. Отец, насколько она помнит, был крупным мужчиной, огромным. А она любила танцевать. Особенно любила концерты, сольные концерты. И свои красные туфельки. Она помнит, как была взволнована и вместе с тем испугана, когда пришла на телевизионное шоу. У нее сохранились некоторые воспоминания о радостных минутах детства, но отчетливее всего ей запомнился страх.
– Страх? – спросила Моника.
– Я никогда не могла от него избавиться, – ответила Лена.
Он всегда был с ней, огромный, сильный, тянущийся к ней, бьющий, хватающий, причиняющий боль. Трогающий ее. Трогающий там, где не должен был прикасаться. Заставляющий делать кошмарные вещи. Она не понимала, была слишком мала, чтобы понять, но даже тогда знала, что все это слишком ужасно, чтобы рассказать кому-нибудь, что он делал с ней сам и заставлял делать ее.