— Даже так?!
— Да, даже так!
— А что значит «практически»?
— Практически — это значит провести специальные тесты. Но и при этом данные будут всего лишь косвенные. К тому же это делается только в тех случаях, когда точно известно, что этот человек был отравлен. Да и то, пожалуй…
— Что, «да и то»? — насторожился Плетнев.
— Если это какой-нибудь олигарх, как их теперь называют, или политик известный.
— М-да — буркнул Плетнев, начиная осознавать, что ему, видимо, никогда не докопаться до истинной причины смерти Савина. Ни олигарх, ни политик — всего лишь подающий надежды ученый, привлеченный Шумиловым к разработке иммуностимулятора «Клюква». Как говорится, не того масштаба птица, однако, несмотря на все это, мужика замочили прямо в лаборатории.
В дверях, которые вели на кухню, с подносом в руках появился официант, а Плетнев, наблюдая, как он пересекает зал, спросил негромко:
— Еще один вопрос, Катюша. — Он впервые за все время назвал ее Катюшей, и ей, кажется, это понравилось.
— Да?
— Как долго может продержаться это вещество в организме, пока не придет во взаимодействие с алкоголем?
— Ну-у, по-разному, — пожала плечиками Катя. — От трех до восьми часов.
Она хотела, видимо, еще что-то добавить, но в этот момент подошел официант, довольно артистично составил с подноса на столик заказанные Плетневым салаты и два куриных бульона, как бы по секрету сообщил, что заказанная пицца еще в духовке, и, пожелав приятного аппетита, столь же артистично удалился.
Чувствовалось, что весь этот изыск предназначен исключительно для Кати, и Плетнев вдруг почувствовал кольнувшее в груди, давно забытое чувство петушиной ревности.
«М-да, этого еще не хватало», — пробормотал он сам про себя, и все-таки не сдержался, чтобы не проводить подчеркнуто прямую спину официанта «напутственным» взглядом.
— Странно, что он еще не спросил, «чаво пить изволите?», — пробурчал Плетнев. — Обычно они…
— Не будь букой, Антон, — улыбнулась Катя и как-то очень мягко и ласкающе нежно положила свою ладошку на его руку. — Этот мальчик наших врачей уже года два обслуживает, как-то уж так повелось, и за этот столик, кстати говоря, никого не посадит, если знает, что должен прийти кто-то из наших. И естественно, что когда он увидел меня с тобой…
Она многозначительно замолчала, и Плетнев вдруг осознал, что ЕГО Катя, о которой он думал, не переставая, все это время, уже называет его на «ты».
Это был праздник души и сердца.
Пока расправлялись с салатами и пили бульон, говорили о чем угодно, но только не о смерти, однако Катя, видимо, понимала, что этот вопрос не отпускает Антона, и когда гордый за своего шеф-повара официант выставил-таки на столик исходящую сногсшибающими запахами пиццу и опять пожелал почетным гостям приятного аппетита, Катя негромко произнесла, отрезая ножом кусочек пиццы: