— Да не довезли бы мы их до госпиталя, — терпеливо, как несмышленому ребенку, попытался объяснить тот. — У старого черепушка пробита была — мозги наружу, а младший… Кровянка из брюха черная — значит, в печенку угодило. А это…
— Но это же пленные! — не слушал его Бежецкий. — Мы не имеем права… Международные конвенции…
— А ну — пойдем! — дернул его за рукав солдат. — Пойдем, ваше благородие.
Почти волоком фельдфебель подтащил офицера к краю площадки и указал вниз, на лениво дымящиеся остовы двух сгоревших дотла грузовиков. Они попали в засаду еще утром, и именно ради них здесь был отряд Бежецкого. Увы, помочь им уже не успели…
— А на это они имели право? Там ведь наши были — русские. А теперь их домой в цинке повезут. Все, что осталось. И Семенова нашего. На это у них право есть?
— Но международные конвенции…
— Какие еще конвенции? Они враги. И пали в бою. Или вы расскажете, что Жеменя им помог отмучиться? Под трибунал подведете парня?
— Нет, но…
— А на нет и суда нет. Это война, барин. Или мы их, или они нас — третьего не дано. Не изобрели еще третьего… Вы лучше, вашбродь, поглядите, красота-то какая!.. — сменил тему Филиппыч.
И Саша против воли поднял глаза на действительно великолепный пейзаж, расстилающийся вокруг.
Облака, весь день скрывавшие солнце, под вечер раздуло ветром, и теперь косые лучи заходящего светила румянили снега на вершинах окрестных гор. Гор, которым не было дела до трагедии, разыгравшейся рядом с ними.
За пролетевшие над ними века и тысячелетия древние горы видали и не такое…
Саше больше всего на свете хотелось рухнуть на постель прямо так, не раздеваясь, закрыть глаза и провалиться в блаженную нирвану, но он переборол себя, позволив лишь присесть на краешек табурета… И опустить веки, на обратной стороне которых вновь замелькали эпизоды прошедшего… А проказник Морфей тут же воспользовался и этой уступкой, чтобы мигом заключить измотанного до полусмерти юношу в свои могучие объятия…
Поручик пришел в себя, лишь приложившись со всего маху затылком о стену, и понял, что задремал. Наручные часы либо безбожно врали, либо проспал он вот так, сидя, чуть ли не час.
«Скоро стоя спать научусь, — обозлился он на себя. — Как лошадь…»
Ощущая тупую боль во всех мышцах, он принялся стаскивать с себя пропотевший насквозь камуфляж, словно весенняя линяющая змея — шкуру, остервенело дергая заедающие молнии, распутывать просоленные и спаявшиеся намертво шнурки ботинок… В голове крутилась одна и та же картинка: как он в костюме Адама встает под душ и смывает, смывает, смывает с себя всю грязь, усталость и ужас минувших дней. Под мощный водопад ледяной воды… Пусть даже не совсем ледяной… Пусть даже не мощный… Тонкую струйку тепловатой, отдающей железом и химией мутной жидкости…