— Пожалуйста, — снова сказала Вера. — Штеффи, не делай так. Ты… ты мой единственный настоящий друг.
Штеффи посмотрела на Веру. Ее зеленые глаза были полны слез.
— Недолго, — сказала Штеффи.
Они отправились к парку вокруг Пруда Белых Лилий. Штеффи подумала, что они выглядят комично — две девочки с одинаковыми свертками в руках.
— Я никогда бы не подумала, — сказала Вера, — что Бенгт… Он всегда казался таким вежливым и хорошо воспитанным. Я думала, вы посидите на веранде, помечтаете, может, немного поцелуетесь или прогуляетесь под луной. Я и правда не думала, что он на тебя набросится.
— Он сказал, что девушки, которые уходят с парнями посреди ночи, должны пенять сами на себя, — сказала Штеффи.
Собственный голос показался ей грубым, словно слова застревали в горле.
Вера вздохнула.
— Должно быть, он еще больший идиот, чем я думала, — сказала она.
— А ты сама?
Вера резко остановилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Думаешь, мы не слышали, чем вы там с Рикардом занимались?
— Штеффи, — сказала Вера, — я…
— Часто ты так делаешь? Прыгаешь в постель с первым, кто понравится на танцах?
— Что ты обо мне думаешь? — возмущенно сказала Вера. — Разумеется, нет. Это было впервые.
Штеффи растерялась. Кое-что она не понимала, что-то не сходилось.
— Ты влюблена в него? В Рикарда?
— Ясное дело, — ответила Вера.
Она посмотрела на Штеффи. Взгляд ее зеленых глаз был умоляющим. Губы слегка дрожали.
— Ты не веришь мне, Штеффи?
На Веру невозможно сердиться. Как и много раз прежде, злость схлынула. Штеффи сунула пакет под мышку и взяла Веру под руку.
— Жаль, что так вышло с чулками, — сказала она.
— Ничего, — сказала Вера. — Скоро в Руте закончится сезон, и тогда танцам конец.
— В одном я уверена, — сказала Штеффи. — Я больше никогда не пойду туда.
Дома на коврике в коридоре лежала почтовая карточка.
«Терезиенштадт, 10 апреля 1943
Штеффи!
Сегодня вечером мама должна была петь Царицу Ночи. Но вчера все культурные мероприятия отменили.
Мы чувствуем себя хорошо и постоянно думаем о вас с Нелли.
Папа».
Несколько слов в тексте были перечеркнуты жирными черными штрихами — не синими чернилами папиной ручки. Должна быть, кто-то другой зачеркнул слова. «Почему?» — думала Штеффи. Что же там написали, раз ей нельзя было читать? Всего лишь тридцать слов, и то пять из них у нее отобрали! А ведь эти слова принадлежали только ей и папе.
Злость на перечеркнутые слова помешала Штеффи на время дочитать текст до конца. Это разозлило ее еще больше и одновременно опечалило. Мама так долго ждала возможности петь арию Царицы Ночи! Должно быть, она ужасно разочарована.