Так и подскочил Саин, на месте не усидел.
– Меня? Всея Руси?
– Да, да… Что глаза свои бараньи выпучил? Слушай сиди. Все поймешь. Первое – прикинусь, скажу, слаб я… Болен… Не могу царскими делами у себя управиться… Значит, кто в Польше мово царевича-сына хочет, не меня, – и тот за нашу персону голос подаст. «Мол, скоро помрет старик, сын и сядет на трон Пястов и Ягеллонов… А с молодым королем мы кашу сварим. Литву первой сделаем, Москву да Русь ототрем… ослабим, порушим и прежнюю силу себе вернем». Понял?
– Понял.
– Слава те, Господи… Это – раз. Доброхоты мои из ляхов не отстанут николи от меня. Золото все одну цену имеет, – царь ли Московский, великий ли князь Иоанн его пошлет:… Я, слышь, просто великим князем стану величаться… Шляхта православная, мелкая, что от панов стонет, голодает, слезы кулаками трет, – та без посулов, по совести давно моя. Все знают, как я простых людей люблю… Как сильным воли не даю никогда… Головы боярам срезаю, чтобы руки у них не цапали… А кто кричит, что я о власти одной думаю – не о благе христианства, тот и язык прикусит, как ему скажут: «Сам Иоанн Васильевич, грозный Московский царь и победитель, венец с себя снял многозубчатый да и воздел его не на главу сына юного, глупого, не навыклого еще к царству, а на главу крещеного татарина… И за что? За службу его верную, понятливую…» Вот, и тут добро выйдет… Поймут паны, что если я, отец, временно даже старшего сына, в совершенные годы и разум не пришедшего, царем не ставлю, как же им его в крули себе выбирать? А прямо им сказать: не дам сына, меня зовите! – не годится мне то… Понял?
– Ты говоришь – как не понять, государь!
– Ну, так дале слушай… Волком зовут меня… Только и дела, мол, у меня, что воевать, земли чужие у слабых соседей отымать… Того не знают, что мне Ливония дороже ока во лбу… А от трона отойдя, – я и от прежней войны ото всякой будто отошел… Каков я воевода – мир знает. Как полячишкам не пожелать меня? А я к тому же на свободе такие петли на Сейму их безбожном заплету, что все перекусаются безмозглые паны… Истомлю их до последнего… И то уж там люторы с католиками без ножа за стол не садятся, в храмах Божиих режутся… А мы еще им жару-пару наддадим… Выберут меня не выберут, а приведу я ляхов к тому, что от ветру валиться станут. Не добром, так силою, а прикреплю те две сарматские короны – к нашим всем…
– Дай Господь, государь!
– Сам плох – не даст и Бог… Знай, Саинушка… Ежели, боясь руки моей тяжелой, захотят-таки поляки Федора, – мой же он сын… Тоже от меня не отвертятся… Насулить можно врагам с три короба. А получат лишь то, чего сами возьмут, если силы станет… И для того – нужно мне на троне нашем, для надзора верховного, для страху боярского, иметь человека верного. Иного не знаю, как тебя. Царской ты крови, хоть и агарянской, но старого рода… Твои деды – всей почитай Русью владели, ханы Золотой Орды… Большие были лыцари…