Весна началась двадцать девятого февраля, неожиданно и скоропостижно. Еще накануне шел снег и было минус восемь, а на следующий день – раз, и все: засияло ослепительное, обжигающее зрачки солнце, потекли ряды сосулек, растущих под крышами, повалил пар от тяжелых шуб на прохожих, и в воздухе запахло особенным, каким-то декадентским запахом, который бывает только в городе и только ранней весной.
В такие дни не хотелось работать, а хотелось сидеть где-нибудь в тишине, изнемогая от неотвратимости времени, отсчитавшего очередной год, и жаловаться на авитаминоз и сезонную депрессию...
Вздыхая, Валя брела возле книжных полок – часть фонда подлежала очередному списанию – и вытягивала наиболее потрепанные и старые экземпляры. Это называлось – «визуальный осмотр». Списыванию подлежали не только ветхие книги, но и те, что устарели морально – шедевры кондового соцреализма, которые не интересовали даже литературоведов.
– Панферов, «Бруски»... – пробормотала Валя, пробегая взглядом по корешку. – На вид вполне приличные «Бруски», но в последние лет двадцать их ни разу никто и не спросил. Что ж, товарищ Панферов, кажется, ваш час пробил... А это кто у нас? Демьян Бедный... И вас на свалку истории! Гайдар, дедушка того самого? Нет, Гайдара оставим – классика как-никак, сама в детстве зачитывалась... Василий Казин тоже вызывает серьезные подозрения. Пойдем дальше. Ох, какая потрепанная книжка! Даже в руки взять страшно. «Три мушкетера». Не место им, таким затертым, на полке, надо сбегать в книгохранилище и заменить свежим экземпляром... А тут кто? «Малая земля» нашего дорогого Леонида Ильича... Что же с ней делать? Пожалуй, тоже придется утилизировать.
Совершая безжалостный отбор, Валя ничуть не мучилась угрызениями совести. «Визуальный осмотр» еще ничего не значил – из отобранных экземпляров надо было составить список, который отсылали в вышестоящую организацию – центральную библиотеку, возглавляющую звено из филиалов. Там списки внимательно прочитывались, и по ним составлялась директива – какие-то книги разрешалось выкинуть на свалку, а какие-то предписывалось поставить обратно на полку. Особенно доставалось трудам Маркса, Ленина и иже с ними – библиотекари регулярно пытались расстаться с ними, но «центральная» каждый раз трубила отказ, и труды основоположников возвращались на свои места. Потому как – история философской мысли, и ничего уже не поделаешь...
Набрав внушительную стопку книг, Валя оттащила ее к своему столу. «Потом, – лениво подумала она. – Все остальное – потом...» Поскольку посетителей не было, Валя забилась в дальний угол. Там было большое окно, заставленное цветами и отгороженное от зала огромной пальмой в кадке, стоявшей на полу. Она села на край подоконника, откинулась назад и закрыла глаза.