– У Кеши невеста, ты видел? Валенька, кажется… Или Юленька?
– Ольга, – поправил Павел.
– Ну, пусть Ольга. Беленькая такая, хорошенькая. Во времена моей комсомольской юности я в самодеятельности играл. Мы ставили «Гамлета» Шекспира, и Офелию у нас играла вот такая же – беленькая и хорошенькая. Имени тоже не помню. А я, разумеется, был Гамлетом…
Старинная дорогая мебель. Роскошная лампа на столе. На стене парадный портрет хозяина – кисти Шилова, в дорогой золоченой раме. Тяжелые портьеры, не пропускающие света, а под ними легчайшая белоснежная кисея, трепещущая на ветру, – дверь на балкон была распахнута, и из сада тянуло ночной свежестью.
– Я ведь скучал по тебе, Пашенька! – с удовольствием произнес старик. – Что ж ты раньше не приехал? Я ведь тебя еще в феврале звал…
– Раньше не получилось.
– Послушай, голубчик, но я в любой момент могу… хе-хе!.. копыта откинуть. Ты об этом думал?
– Думал.
– И что же, мы так и не простим друг друга? – всплеснул руками Степан Андреевич.
– Прости меня, – равнодушно ответил Павел, глядя на развевающуюся занавеску.
– Прощаю, конечно… – вздохнул Степан Андреевич. – Только от статей тех, газетных, давних, я особо не пострадал. Даже больше скажу: мне от них только славы прибавилось. Меня жалели, мне сочувствовали – вон, мол, сын какой оказался! Любит, любит народ страдальцев… Сейчас не Павлика Морозова, невинно убиенного отрока, жалеют, а его папку!
– Так в чем же дело? – с раздражением спросил Павел.
– Так и ты меня прости, Пашенька! По-настоящему прости, а не на словах!
Павел некоторое время молчал, а потом принялся ходить взад-вперед по комнате. Половицы скрипели под его ногами… Степан Андреевич следил за сыном.
– Не могу забыть маму, – пробормотал Павел. – Ты ее предал. Ее и меня. Ты нас бросил.
– Паша, она сама от меня ушла, да и тебя забрала в придачу!
– Она ушла, потому что узнала, что у тебя Галочка эта есть, – с отвращением произнес сын.
– Неправда! Сначала мы с твоей мамой расстались, а только потом уж я с Галочкой сошелся… Да и чего вспоминать, все умерли давно – и та, и другая!
– Мама из-за тебя умерла. Она перед смертью мне сказала, чтобы я тебя не прощал.
– Фанатичная женщина… – скорбно вздохнул старик. – Впрочем, все они такие. Послушай, Пашенька… Давай забудем прошлое. Совсем забудем!
– Не знаю… – мрачно ответил Павел. – Не знаю, получится ли у меня… Наверное, нет.
Он вспомнил лицо своей матери, ее глаза, сияющие исступленной, вдохновенной ненавистью: «Он негодяй. Никогда не прощай его. Никогда не считай его своим отцом, потому что он – преступник. Он предал меня, он предал нас обоих!..»