Когда мы спустились вниз, все наши отошли. С нами остался только один автоматчик из роя разведки Цвях. На прощание я заскочил в помещение нашего, уже бывшего, штаба, положил на диван две гранаты от РПГ- 7, щедро полил все бензином и подпалил.
Вот и все, прощай Шрома. Осталось самое трудное — проскочить дорогу, когда на пятки уже наступают россияне. Я с ходу перескочил дорогу, но уже на другой стороне меня таки достала пуля в бедро. Я перекатился под прикрытие стены какого-то полуразрушенного дома. Поднять даже голову мне не давали, но я отчетливо видел все, что делалось на дороге. В это время прозвучал сильный взрыв, густой дым и пламя охватили наш командный пункт. Сотник с Цвяхом, воспользовавшись этим, рванули через дорогу. Но было уже поздно — через кукурузное поле, наперерез им бежало около десятка российских солдат. Они проигрывали противнику всего лишь несколько секунд, но в этих секундах была их жизнь. Прямо посередине дороги сотник стал на одно колено и открыл огонь по наступающим, Цвях стал позади и начал стрелять через голову сотника Устима. Таким образом они пытались сконцентрировать огонь, прижав врага к земле, и тем самым выиграть те несколько драгоценных секунд. В общем, это им удалось, но в этот момент позади Цвяха разорвалась мина. Как выяснилось позднее, он принял в спину и ноги больше сорока мелких осколков. Цвях упал на дорогу, сотник завалился на левый бок, но потом встал. Осколок мины пробил подсумок, патронник с патронами и застрял у него в бедре под кожей. Это было последнее, что я увидел, потому что потерял сознание.
Чем все это закончилось я узнал уже в Тбилиси в госпитале Святого Георгия, где лежал в одной палате с паном Устимом.
Валерий Бобрович (Устим).
Сзади на меня навалился Цвях и медленно сполз на брусчатку. В тот же момент я ощутил сильный удар в правый бок. От неожиданности я подскочил в полный рост и тут же правую руку, как плетью ударило. Боли еще не чувствую, но напрягаю плечо, а рука не слушается, висит как чужая. Глянул, мундир разорван, кровь, кости торчат. А тут как раз, в кукурузе снова москали зашевелились. Вряд ли сейчас мог бы повторить, но тогда левой рукой поднял автомат и разрядил все, что было в патроннике в кукурузу. Наклонился к Цвяху, слышу — он что-то булькает, на губах кровь пузырится. Успел подумать: «Похоже, пробиты легкие». Прислушался, шепчет: «Не бросай меня сотник, лучше пристрели». Просить легче, чем сделать. И не только психологически, но и технически. Патронник автомата пустой, одной рукой я его никак не перезаряжу. Да и мое время истекает — кровь из руки так хлещет, что уже в сапоге хлюпает. Сдаваться в плен нельзя, наши противники люди честные, благородные, еще перед началом боя несколько раз предупредили: «Хохлы, в плен не сдавайтесь, мы из вас из живых будем шкуру драть». Я им верю, тем более с детства терпеть не мог физических расправ. Поэтому, вынимаю гранату, ложусь рядом с Цвяхом. Выдерну кольцо, когда дождусь россиян или начну терять сознание. К счастью, в это время два наших роя перешли в контратаку, чем и спасли мне жизнь. Цвях погиб, его четыре с половиной часа на плащпалатке несли в тыл. Так как все серьезные ранения у него были в спину, он истек кровью.