В разгар нашей абхазской кампании в Украине посадили трех человек — руководство Ватутинской команды УНСО. Они до смерти забили одного негодяя, который как-то непорядочно отнесся к имуществу хлопца, который в это время был на войне. Старшим был дед Мыкола. Он сидел уже несколько раз, принимал участие в Приднестровских событиях. В заключении все трое вели себя очень хорошо, даже дерзко. Никто не давал никаких показаний. Милиция не имела никаких стоящих доказательств. Однако, сила карательной системы состоит в том, что там не ведут себя подобно персонажам детективных романов, не выдумывают никаких версий, не утруждаются доказательствами. Берут первого попавшегося и, как правило, не ошибаются.
Для следственных действий хлопцев возили в местный райотдел. Поздней осенью явилась возможность побега. Дед Мыкола сагитировал еще четырех заключенных, которые прямо в камере написали заявления в УНСО. Всемером они разоружили охрану, захватили транспорт и осуществили побег. С самого начала ими было сделано две ошибки. Первая та, что они двинулись в глубь Черкасской области, а не в соседнюю — Кировоградскую, где ментов сумели поднять по тревоге только на третьи сутки; другая — та, что они не оставили на месте оружие. Если бы они это сделали, мероприятия по их розыску далеко не были бы такими интенсивными. За неделю их всех переловили, причем дед Мыкола отстреливался. Затем их три года до суда держали в Черкасском следственном изоляторе, где деда Мыколу мне удалось посетить. Для того, чтобы попасть в СИЗО, я прихватил с собою в качестве тарана одного из наших депутатов. Однако, я прошел, а его не пустили. Свидание происходило в присутствии следователя. Мы поговорили минут десять. Когда следователь стал нас прерывать, дед Мыкола начал его бить и это вызвало ужасный скандал. Я потом долго успокаивал начальника тюрьмы.
Впоследствии я присутствовал на чтении судебного приговора. Все уголовники участники побега дали показания, признались во всём, валили друг на друга вину. Наши отрицали все, никто так и не дал никаких показаний. На каждом висело по восемнадцать статей. Чтение приговора продолжалось около семи часов. Наиболее вероятным приговором для деда Мыколы была высшая мера. Семь часов он ожидал последних слов судьи о том, будет он жить или нет. Он был абсолютно спокоен и так же дерзок. Высказывал призрение по отношению к суду, читал книгу. Он напоминал мне христиан первых веков: «И на постановления судей отвечали оскорблениями».
Когда судья произнес «пятнадцать лет», мы все вздохнули с облегчением. Дед Мыкола даже не оторвался от книжки.