— Ты уж тогда ссы подальше, — пригрозил Биркамп. — Нальешь на меня — башку отверну...
— Заткнулся бы ты, — предложил ему Эрик. — Что-то я слишком часто стал тебя слышать.
— А что ты мне можешь сделать, лягушка индзорская, твоих дружков здесь больше нету.
— Ладно, Биркамп, — вдруг сменил тон Эрик. — Ты погорячился, я погорячился — извини.
— Да ладно. — Здоровяк отвернулся, поудобнее устраиваясь на земле, и быстро уснул, сотрясай землю своим храпом.
Карсаматы расположились чуть выше пленников, разожгли на склоне костер, чтобы при свете лучше их видеть. Дозорных поставили на вершине холма, правда, было непонятно, что они там в темноте могут разглядеть.
Несмотря на неудобство и отсутствие привычки ночевать на голой земле, Питер спал хорошо, лишь изредка вываливаясь из сновидений, когда перекликались часовые или рядом проходил Теллир.
К утру стал мерзнуть, однако великоватый, с чужого плеча кафтан очень помог, им удалось обернуться почти дважды.
— Вставай! Вставай, знаешь, дурак-собака! — стали кричать охранники, когда еще не рассвело. Питеру как раз снился страшный сон, будто великан в два человеческих роста поймал его за ноги и, держа вниз головой, сильно встряхивает, что-то при этом крича. Питер пытался вырваться, но у него ничего не получалось, а проснувшись, обнаружил, что самый злой из конвоиров дергает веревку, на которую были нанизаны пленники, и кричит:
— Вставайте! Вставайте, шакалы-собаки, знаешь!
Когда ему надоело это развлечение, он швырнул конец веревки на землю и потребовал, чтобы пленники распутывались сами.
Питер не был знаком с кочевыми узлами, и у него ничего не вышло, но Эрик быстро развязал петли на своих ногах и помог Питеру.
— Где можно отлить, ваша милость? — спросил кто-то из пленников.
— Отливай в штаны, знаешь! — ответил конвоир, и все карсаматы дружно рассмеялись, потряхивая нечесаными головами.
Пока кочевники ловили спутанных лошадей, пленники дружно справляли нужду.
Питер осторожно повел плечами. Под утро опустился туман, и вся одежда оказалась сырой от росы, непривычные к ходьбе ноги болели, а исполосованная плетьми спина саднила. Тем не менее он чувствовал в голове ясность и понимал, с кем, куда и зачем идет, — он трезво осознавал свое положение и был благодарен помогавшему ему Эрику.
— Не простудился? — спросил тот. — В дороге это самое дрянное.
— Нет, даже сам удивляюсь.
— Пошли, знаешь, шакал-собака! — закричал один из конвоиров, взмахивая для острастки плетью.
Пленники двинулись по склону к дороге, где стоял ночевавший здесь обоз. Ломовые лошадки как ни в чем не бывало встряхивали длинными гривами, им было все равно, кто теперь их хозяин.