Румынский оркестр заиграл чардаш, однако играли румыны так уныло, что получилось больше похоже на траурный марш.
Ассистенты Филимонова быстро обходили зал, собирая свою дань. Сам маэстро остался стоять на ступеньках, откуда внимательно наблюдал за залом.
– Что происходит? – недоуменно спросил мистер Паммер, переводя взгляд с Луиджи на Вольдемара.
– Налет, – ответил Баранов, который до этого был как бы парализован внезапностью происходящего.
– О, налет! Это не есть карашо! – Американец потянулся за своим бумажником, но Вольдемар опередил его и схватил портмоне, прошипев, как неисправный примус:
– Куда же вы, господин хороший? Это уже не ваше! Мы заключили сделку…
– И не ваше! – раздался за спиной у Вольдемара хриплый голос. Над ним возвышался мрачный ассистент Филимонова с вороненым револьвером в руке. Щелкнув курком, он направил ствол в затылок Баранова и прохрипел: – Ты что, чижик, не слышал, что сказал маэстро? Никакого шухера, иначе четыре сбоку, ваших нет!
С этими словами бандит взял бумажник американца и бросил в свой саквояж.
В ту же секунду Василий Лазоревский, который до сих пор молча наблюдал за происходящим, вскочил со стула и выхватил свой револьвер. Но он не успел даже навести свое оружие на бандита – прогремел выстрел, револьвер Лазоревского упал на пол, а сам Василий завыл, тряся простреленной рукой.
– Я же просил – без шухера! – проговорил Филимонов, опуская дымящийся ствол своего «кольта». – Для первого раза ограничусь строгим выговором, но следующий раз – вычеркну из списка живых, хотя лично мне эта процедура глубоко неприятна! Я вообще человек интеллигентный, люблю кино, а хамства не терплю, считаю его буржуазной отрыжкой далекого прошлого…
Румынский оркестр затих, напоследок первая скрипка издала какой-то душераздирающий звук.
– А это у вас что? – сурово осведомился бровастый бандит, резко дернув завернутую в ткань картину, которую Баранов крепко прижимал к груди.
– Это ничего… это так… это портрет моей покойной бабушки, который дорог мне как память… – забормотал Вольдемар.
– Бабушки? – переспросил бандит и насмешливо уставился на картину. – Слушай, ты, селедкин внук, ты меня сильно раздражаешь! Семе-эн Степанович! – Он обернулся к Филимонову. – Тут картинка какая-то. Брать?
– Бери все, Филин! – распорядился маэстро.
Филин не без труда засунул картину в саквояж и хотел уже перейти к следующему столику, как вдруг входная дверь ресторана снова с ужасным грохотом распахнулась, и в заведение ворвались трое людей в черных кожанках. Один из них тут же навалился на Филимонова, приставив «наган» к его затылку. Двое других встали по сторонам, направив на посетителей оружие.