– Можно «Маруся отравилась…», – с готовностью ответил шарманщик, – или еще «Я на горку шла, тяжело несла…».
– Это, конечно, лучше, – вздохнул анархист, – это все же о страданиях трудового народа, о непосильном гнете, который он испокон веку несет на своих плечах. Однако мне бы хотелось услышать что-нибудь более идейное, что-нибудь зовущее на борьбу… к примеру, нельзя ли настроить твою машину на марш анархистов? Знаешь, брат, вот это – «Под гнетом буржуев, под гнетом цепей, их много по тюрьмам, на плахе убитых…»
– Ну, попробовать-то можно… – неуверенно проговорил шарманщик. – Вы мне еще разочек напойте поразборчивее…
– Это тебе наша Маруся напоет! – Кардаш подвел к шарманщику худенькую старушку-запевалу. – У нее слух хороший и идейность высокая. Она, брат, всю жизнь по тюрьмам да по каторгам за народ страдала, за тебя, значит… ну ладно, вы с ней потом этот вопрос обсудите, а сейчас, братцы, у нас другое в повестке. Сейчас у нас братская трапеза!
Анархисты оживились, заговорили и потянулись к входу в графский дворец.
– Пойдем, и ты с нами отведаешь, что нам Бог… тьфу, что нам народ послал! – И Кардаш за руку повел шарманщика в графские покои.
В зале дворца, куда все вошли, мало что напоминало о прежнем великолепии. Шторы с окон были давно сорваны и пущены на портянки и платья для боевых подруг анархистов, огромные зеркала побиты, в стенах зияли следы от пуль и сабельных ударов, расписной потолок почернел от копоти – в парадном зале нередко разводили костры. Драгоценный паркет сожгли в тех самых кострах или печках-буржуйках, и сейчас по черному полу бальной залы бродила белая коза.
Однако посреди залы был накрыт огромный стол, застеленный белой, хотя и несвежей скатертью. За этим столом и разместились анархисты.
Кардаш усадил шарманщика по левую руку от себя. Рядом тут же устроился бородатый Савелий, который все еще недоверчиво поглядывал на слепого.
Едва все расселись, в зале появилось несколько женщин с подносами и котлами. В основном эти женщины были простые крестьянки, и среди них резко выделялась дама средних лет со следами былой красоты. Хотя она была одета в простое и сильно поношенное платье, в ней чувствовались несомненная порода и врожденное изящество. Поджав губы и высокомерно поглядывая на анархистов, она раскладывала жареную баранину с серебряного блюда.
– Поди сюда, Агния! – окликнул ее Кардаш.
Дама молча приблизилась.
– Ну, что там наша упрямица?
– Молчит, – отозвалась женщина, опустив глаза. – Еду не принимает.
– Отнеси ей баранины! Скажи, что от меня… и смотри, если опять откажется – тебя на хлеб и воду посажу!