Семейство было очень хлебосольное, славившееся своим гостеприимством, а в тот день еще были именины хозяйки дома. Собралось множество гостей, был дан бал. Горецкий помнит огромную бальную залу – венецианские окна, бронзовые канделябры отражаются в зеркалах и навощенном паркете…
Агния Мезенцева была в числе гостей, кажется, она являлась близкой подругой дочери главы семейства. Как видно, у этой мадемуазель еще с юности был дар – заводить себе богатых и знатных подруг. Она, кстати, и сама была хорошего рода. В тот раз ее допрашивали, как и всех. Она сказала, что спала в своей комнате и проснулась, только когда услышала шум во дворе и выстрелы в парке.
Горецкий вспомнил, как он, молодой еще тогда человек, едва за тридцать, беседовал по этому поводу с сиверским приставом, который вел это дело. Занятный был человек Платон Егорыч, царствие ему небесное, успел умереть своей смертью еще до империалистической…
– Послушайте старика, драгоценнейший вы мой, – говорил пристав, – не обошлось тут без женского полу… Уж я на своем веку всякого повидал и точно знаю: если пропала какая побрякушка – cherchez la femme, как говорят французы, ищите женщину!
Драгоценность так и не нашли. У вора, несомненно, был помощник из числа обитателей дома, но со смертью вора ниточка оборвалась. Прислугу допрашивали с пристрастием, несмотря на то что хозяин характеризовал всех с самой положительной стороны.
– И то сказать, – разглагольствовал пристав, – все у него живут давно, ни в чем предосудительном не замешаны, лакеи да буфетчики поведения трезвого, горничных всех я лично допросил. Уж если что… правда наружу выплыла бы.
– И кого же вы подозреваете? – с любопытством спросил Горецкий.
– Тут такая история, драгоценнейший, что прямо не знаю, как и сказать, – вздохнул пристав. – А только дочка его превосходительства, – он кивнул головой в ту сторону, где начиналась мощеная дорога в имение, – барышня передовых взглядов. Дружбу водит не то чтобы уж с совсем пропащими, кои устои государственные потрясают и к свержению царя призывают, чего нет, того нет, упаси, упаси нас Боже! – Пристав истово перекрестился. – Но все же в приятелях у нее этакие юнцы длинноволосые, все отрицающие…
– Нигилисты? – улыбаясь спросил Горецкий.
– Вот-вот, они самые… Маменьку она в ежовых рукавицах держит, а папеньке некогда, он государственными делами занят. Но однако, как уразумел, что к чему, серьезное внушение барышне сделал. Всех дружков-приятелей от нее отвадил, остался один, постоянный воздыхатель. К этому вроде придраться нельзя – дворянского роду, хоть и бедный, как мышь церковная, одет-причесан прилично, в университете два курса кончил… В голове, правда, идеи витают всевозможные насчет свободы, равенства, братства…