С князем он был знаком достаточно коротко, знал, что здесь, в Париже, князь живет бедно, страдает головными болями от давней контузии, в последнее время начал сильно пить.
Странное совпадение: как только Ордынцев с компанией отправился в далекую Россию, чтобы найти там племянницу его высочества, а равным образом увидеться и с Агнией Львовной Мезенцевой, поелику она живет вместе с Александрой Николаевной, тотчас же Горецкий узнает о смерти князя Тверского. Хотя убили-то князя раньше, раз тело пролежало в том подвале не меньше недели.
Аркадий Петрович не то чтобы не любил совпадений, по роду своей деятельности он эти совпадения просто не принимал. Тем более что князя не сбили автомобилем, не ограбили ночью на улице, а убили и спрятали тело. Стало быть, налицо злой умысел. И нет ли какой-либо более явной связи между смертью князя Тверского и опасной экспедицией в Россию, куда он, можно сказать, собственными руками впихнул Бориса Андреевича Ордынцева?
Аркадий Петрович снова поморщился, но поднялся, вышел из церкви и зашагал по улицам очень бодро, забывая даже опираться на трость с серебряным набалдашником.
* * *
Небогатые соотечественники Горецкого селились на улице Вожирар и прилегающих к ней переулках. Там были русские кафе, магазины, швейные и шляпные мастерские, которые содержали такие же русские эмигранты. Русские газеты и русские пансионы, даже русское варьете. В общем, настоящий русский уголок в Париже. Здешние жители так и говорили: «У нас на Вожираре…»
Путь Аркадия Петровича лежал совсем в другую сторону – на улицу Курсель, где на пересечении с бульваром Осман жила престарелая графиня Воронцова. Графиня занимала просторную квартиру из семи комнат на втором этаже красивого добротного дома с венецианскими балконами, Аркадия Петровича она привечала за то, что, по ее же собственному выражению, он не якшается со всякой шушерой. Она, как и Горецкий, сильно не любила эмигрантское общество, принимала мало, и только избранных, известно было, что навещает ее часто только князь Тверской. Георгий Александрович приходился ей дальней родней, графиня к нему благоволила и считала племянником.
Швейцар приветствовал Горецкого, по-военному прикоснувшись двумя пальцами к фуражке, как видно, наметанным глазом сразу определил в нем бывшего полковника.
Лифт был с зеркальными стенами, в холле стояли банкетки, обитые малиновым бархатом. Дверь открыла хорошенькая французская горничная в кокетливом кружевном передничке. Стрельнув на него любопытными глазами из-под крахмальной наколки, она спросила по-французски, как доложить о мосье. Горничная была новенькая, прежняя знала Горецкого в лицо и по имени.