Она рванулась, откатилась на край полки, Борис еле успел ее поймать. Она вся была ледяной и мокрой от пота, зубы стучали.
«Лихорадка? – подумал Борис в смятении. – Малярия какая-нибудь? Или эпилепсия? Что делать-то, я же не врач…»
– А-а-а! – сквозь стиснутые зубы Мари прорезался крик.
Снизу заворочались, дите у бабы заплакало, старичок любопытно блеснул пенсне.
– Тихо, тихо! – Борис обнял ее крепко и прижал к голой груди. – Все хорошо, ты не одна, никто не тронет…
Он качал ее, как ребенка, и говорил все, что придет в голову, заговаривал ее боль и страх, как деревенская бабка заговаривает грыжу больному младенцу. Очень не скоро она затихла и обмякла в его руках, очевидно, живое, человеческое тепло сыграло свою роль. Руки затекли, и через некоторое время Борис отважился оторвать от себя ее растрепанную голову и заглянуть Мари в лицо.
Глаза были широко распахнуты, но не было в них прежнего ужаса, вместо этого там плескалась черная привычная тоска.
– Они пришли ночью, – заговорила вдруг Мари горячечным шепотом, – трое солдат-дезертиров, стали стучать в дверь, сказали – обыск. Нас в квартире было четверо – отец болел, уже плохо ходил, мама, я и брат Костик. Мама боялась открывать, тогда они сломали дверь прикладами и вошли. Мама пыталась защитить меня, один толкнул ее, она ударилась об угол стола и умерла на месте. Тогда Костик выстрелил в них из револьвера, мы даже не знали, откуда он его взял. Не попал. Они забили его прикладами тут же, на глазах у отца. А папу выбросили из окна на улицу. Меня зачем-то потащили с собой. А когда их задержал патруль, сказали, что на них совершили нападение, они едва отбились, и вот захватили меня – контру и пособницу старого режима. Патруль им поверил, и меня забрали в Чрезвычайку. Потом наш город заняли белые. Но перед этим вышел приказ уничтожить всех, кто сидел в подвалах ЧК. У них кончились патроны, и нас повесили…
– Что? – Борис вздрогнул. Он решил, что ослышался.
– Да, вышел приказ, что патроны надо беречь для боя, а на нас, контру, нечего их тратить… Нас вывезли за город ночью, на грузовиках…
– Не надо, не вспоминай! – Сердце Бориса сжалось от сочувствия и собственных воспоминаний, как топили их, пленных офицеров, в Новороссийской бухте.
Но Мари не слышала его, слова выталкивались из ее сухого горла, как будто песок осыпался в карьере.
– По дороге грузовик сломался, и все, кто мог, бросились бежать. Нас догоняли и били прикладами, кололи штыками… Все было кончено очень быстро, нас согнали на поляну, там уже валялась груда мертвых тел, помню, они еще жаловались, что веревки кончаются…