– Чем помочь? – встревоженно спросил мужской голос.
Рената узнала его – он только что звучал на сцене. Но кому этот голос принадлежит, она не понимала. Она ничего не понимала, кроме того, что Винсенту невозможно помочь. Ничем!
– А что это с ним, а? – произнес женский голос, молодой, с растянутыми равнодушными интонациями.
– Ужас какой! Разве можно было так надрываться? Обыкновенная же репетиция…
Этот голос тоже был женский, но немолодой и потому сочувственный.
– «Скорую»!
Рената крикнула снова и на этот раз сама расслышала в своем голосе отчаяние.
– Побежали уже к телефонам, побежали. – Рядом с ней на корточки присела актриса в черном гимнастическом трико – та самая, с растянутыми интонациями. – Мы же телефоны в гримерках оставляем. Сейчас врачей вызовут. А он что, умрет? – опасливо спросила она.
Рената убить ее была готова за этот вопрос и за эту опаску в голосе! Такая опаска появляется в голосе равнодушного человека в ответ на чужое несчастье. Рената всю жизнь ненавидела отвратительную природу такой опаски: желание избежать мелких затруднений в собственной жизни, пусть даже ценой жизни чужой.
– Он не умрет, – не глядя на девушку в трико, резко бросила она.
Конечно, ничего не надо было на этот вопрос отвечать. На гнусный этот вопрос! Или просто Рената ненавидела сейчас весь мир? Да нет, никакого ей не было дела до всего мира – расстегнув Винсенту рубашку, она массировала его грудь. Она делала это почти машинально, просто для того, чтобы хоть что-нибудь делать. Сердце у него все-таки билось, но вряд ли непрямой массаж мог сейчас оказаться панацеей.
Время стучало у нее в висках, только время! Секунды, минуты…
– Я уже вызвал! – Рядом с Ренатой присел на корточки худой высокий парень. – Я по телефону сразу сказал, что у него сердце. «Скорая», если сердце или кровотечение, то быстрее приезжает, я точно знаю, у меня сестра сердечница.
Он старался ее успокоить, но голос у него самого испуганно дрожал.
Винсент лежал неподвижно. Хоть ресницы бы дрогнули! Ничего, ни единого движения… Но пульс у него все-таки был, правда нитевидный; Рената все время держала его за руку, словно боялась, что, отпусти она его запястье, и эта ниточка сразу исчезнет.
– Может, его куда-нибудь перенести? – спросила женщина – та, немолодая, с сочувственным голосом. – Нехорошо, может, на полу…
– Нет, – все так же резко, жестко ответила Рената. – От этого ему лучше не станет точно, а хуже – может.
– А вы вообще-то кто? – спросила девушка в черном трико.
Конечно, она хотела узнать, кем Рената приходится Винсенту. Но Рената не собиралась ей это объяснять.