— А можно спросить, когда во время этого сексуального цунами я должен был успеть снять свои ботинки?
Ещё немного посмеявшись, она отползла на другой конец кровати и принялась дергать шнурки его ботинок. Какая эффектная у неё попка. Высокие черные сапожки тоже до сих пор оставались на ней — и это всё, во что она была одета — и, конечно же, он вовсе не собирался на это жаловаться.
Взглянув на него из-за плеча, Хелена протянула:
— Алекс, если ты захочешь сделать это в костюме Бозо,[19] даже тогда со мной всё будет в порядке.
Пару часов спустя, перекинув через плечо, он отнес её в гостиную. Хелена так сильно смеялась, что это причиняло боль. Он бросил её на диван и начал разводить огонь в камине.
Они оставили дверь на балкон открытой настежь и в доме уже становилось холодно.
— Нужна какая-нибудь одежда? У меня есть халат, который может тебе подойти.
Взгляд, который он послал ей через плечо, горел тлеющим огнём. Его бедное, истерзанное плечо.
— Говоришь, мне надо прикрыться?
— О, небеса, нет! Конечно, нет! — Надо быть совсем ненормальной, чтобы хотеть прикрыть такое тело, как у него. Всё, что ему было нужно, так это немного солнца. Мужчина был по-Миннесотски бледен. — Я просто подумала, что тебе может быть холодно.
Он покачал головой.
— Или что ты можешь обжечь себе… что-нибудь. Ну, знаешь, эти выскакивающие угольки…
Он улыбнулся.
— Я легковоспламеняющийся — это правда. Но мне по-прежнему нравится играть с огнем.
Что это значило? Спросить она позабыла, потому что он утвердительно произнёс:
— Ведь ты же тоже ничего не наденешь на остаток ночи.
— Да неужели? — Она поддразнивала его, но не чувствовала нужды одеться. Обычно она немного стеснялась своего тела — оно не было идеальным. Не было столь же красивым, как у сидящего возле камина мистера Абса,[20] потому что у неё вошло в привычку уклоняться от посещения гимнастического зала. А под Рождество у всегда намечался бурный роман с подносом помадки и металлической, размером с урну для бумаг, чайницей маленького голландского печенья. Теперь ее джинсы едва застегивались. Но она не могла придраться к своему телу, когда он так на него смотрел.
Помогало и то, что на ней были сапоги. Он не позволил их снять. Они были черными, блестящими, высотой до колен. Хотя, дело вовсе не в шпильках, а в том, что разгуливание в них обнаженной так неожиданно заводило.
— Пойду, принесу вина.
Она процокала на своих каблучках в кухню. Скалли была там, в своей корзинке, ясно выражая негативное отношение ко всему происходящему.
— Привыкай, собака. У меня есть личная жизнь, а у тебя нет.