До пяти лет мама переправляла меня из больниц в санатории, из санаториев в больницы, постепенно сживаясь с ролью матери непоправимо больного ребёнка, которую быстро начала переигрывать.
В 1962-м отца неожиданно демобилизовали по хрущёвской реформе и скоропостижно умерла бабушка Ханна. После смерти бабушки у мамы был такой стресс, что она много лет не могла ездить на общественном транспорте. Сорокалетняя замужняя женщина, имеющая двух детей, она неадекватно повела себя в этом испытании судьбы. И, потеряв ограничитель свободы в виде мамы, для психического баланса построила пространственные ограничения сама. У Битова это называется: «Шея мёрзнет без ошейника». Мама назначила себя сердечницей и, при совершенно здоровом сердце, начала «умирать» при малейшей нагрузке и особенно при малейшем сопротивлении мужа и детей её воле. Всё детство я наблюдала маму лежащей, держащейся за сердце или пугающей этим.
Вместо того, чтобы поддержать отца и помочь ему вытянуть семью, она стала третьим ребёнком. Прежде решения за неё принимала бабушка, и теперь, оставшись самостоятельной, мама не знала, что делать со свободой. Ей было некуда себя деть, и она выстроила эмоциональную жизнь вокруг своих псевдоболезней. «Больное сердце» закончилось, когда в двадцать лет, родив близнецов и подыхая от перегрузки, я жёстко отказалась выполнять какое-то её распоряжение. Она «легла умирать», вызвали «скорую», приехал молодой врач, сделал кардиограмму, посмотрел на меня, всё понял и сказал: «Как вам не стыдно! Посмотрите, в каком состоянии ваша дочь. У вас сердце, как у спортсмена».
После его ухода мама кричала: «Я позвоню в райздрав! Я лишу его диплома!». Потом встала и тихо начала мне помогать. Тьфу-тьфу-тьфу, моим сыновьям двадцать лет, за это время ни одной «скорой» по поводу сердца к нам больше не приезжало.
Возвращение в Москву, на Арбат не вернуло её в роль «работающей женщины». Новая квартира в районе улицы Лобачевского тем более — мама перенесла сюда всю логику муромской жизни, только без прежних денег, нянь и домработниц. Ни я, ни брат не нуждались в ежедневной опёке, я даже ходила на продлёнку. Все женщины вокруг работали, но мама сочинила, что дисквалифицирована как специалист, а на курсы переквалификации пойти не может, потому что не может ездить на транспорте.
Ей было скучно, она не была талантлива как домохозяйка и не загружала себя бытом. Всё время и всю бешеную энергию мама тратила на общение и боление. Какие-то тучи приятелей и приятельниц, которых она опекала, селила к нам, ощущая себя благотворительницей, совершенно не занимаясь при этом собственными детьми.