Книгу пытались забрать, я стояла насмерть. Это была последняя книга, вышедшая под редакцией отца. Если бы она была по квантовой механике, меня бы это тоже не остановило. Классная была недогадлива, ей бы по-хорошему меня расспросить, я бы сразу объяснила, но она зажгла костёр войны.
Одновременно с основами марксистской философии у меня появились буйные формы. Школьное платье тёрло, Давило и мешало под мышками, и старшеклассницы объясняли мне, где чего ослаблять и выпарывать. Начались облавы на накрашенные ресницы. Густо накрашенные воспитательницы перетряхивали наши матрасы, постели и тумбочки в поисках заветной коробочки с тушью. Оказавшись сообразительней, мы обвязывали коробочку прочной ниткой и спускали за окошко спальни.
Накрашенные глаза, обозначившаяся грудь и цитаты про марксистскую философию дали странный результат. Самые завидные мальчики из старших классов начали со мной подолгу беседовать про умное. Я была убеждена, что их влечёт моё серое вещество.
Роль разбивательницы сердец всегда казалась мне менее интересной, чем интеллектуальный флирт. Но удовлетворенно заметила — мальчики из деревянных домиков, стоящих около интерната, иногда заглядывая в наш лес в отсутствие воспитателей, начали меня примечать. Я им про умное, а они мне: почему вас не выпускают дальше забора, разрешают ли вам есть, если вы опаздываете к еде, приятно ли всё время ходить под конвоем?
Ненавидя интернатскую жизнь, я патриотично намекала на некие её загадочные плюсы. Местные мальчики недоумевали, но приносили мне полные запазухи яблок из своих садов. Яблоками я по недомыслию угощала подруг, снова обозначив исключительность. Трёх яблок оказалось достаточно, чтоб на меня стукнули. Классная в начале первого урока угрожающе сообщила: «На большой перемене тебя вызывает Лиза!».
Это было неслыханно. К персоне допускались самые отпетые — для показательной взбучки, и самые прилежные — для похлопывания по плечу. Но не шестиклассники — такую мелочь она не различала. А главное, не на большой перемене — это означало срочность. Меня провожали, как на костёр. Не могу сказать, что я боялась. Во-первых, за мной никаких грандиозных преступлений не было. Во-вторых, я почему-то с детства начальство всерьёз не воспринимала, это потом в большой степени помешало моей социальной адаптации. Было интересно посмотреть на Лизу вблизи и себя показать.
В кабинете, набитом вымпелами, кубками, грамотами и знамёнами, сидела Лиза. И смотрела в бумаги стеклянными глазами. Прошло несколько минут, пока я стояла столбом между бюстом Ленина и сейфом. Не подозревая о существовании номенклатурных способов опускания посетителя, я решила, что раз она пожилая, значит, глуховата и проорала о своём приходе. Лиза подняла на меня раздражённые глаза и выдохнула: «Тебе чё, в нашем интернате не нравится?».