Тем временем я проследила, куда свернула семья голубоглазого. Пока нам было по пути… Есть время подумать, хочу ли я проследить на всякий случай, куда они едут, или нет.
«Ну хорошо, – вкрадчиво нудел мой внутренний голос, скорее всего та его часть, которую называют Здравым Смыслом. – Догонишь ты его, расскажешь все жене, а она – ни сном ни духом, чем ее муж хлеб зарабатывает. Слезы, скандал… Семейное счастье на кусочки… Мать-одиночка… безотцовщина!.. А ты виновата!»
«Ужас! – не могла не согласиться я. – Но что делать? Зло должно быть наказано».
«А если это не он? Вдруг это порядочный человек, а ты к нему на глазах у жены и ребенка с такими обвинениями?..
Слезы, скандал… Семейное счастье на кусочки… Мать-одиночка… безотцовщина!.. А ты виновата!»
«Кошмар! – поежилась я и решила из обороны перейти в наступление: – А ты, совесть моя, как считаешь, надо поступить? Хотела бы ты, прожив с кем-то долго и счастливо, однажды узнать, что этот кто-то – совсем не тот, за кого себя выдает? Не такой хороший, как казался, или вообще совсем не хороший какой-нибудь?..»
«Нет, не хочу», – честно призналась моя совесть и замолчала.
Что ж, пусть будет так: я сказала таксисту, что мы едем в Лимасол.
– Гостиница «Мирамар», и, если можно, побыстрее, пожалуйста.
Мой «мерседес» поднапрягся и через пару минут обогнал «мерседес» голубоглазого. Теперь я могла спокойно и уверенно смотреть на дорогу, почти так же, как ребенок – в свое будущее. Преследование отменялось, меня больше не смущала необходимость делать выбор, а значит, можно было пока не думать совсем ни о чем.
В конце концов, я не господин Пуаро в юбке, чтобы разбираться, он это или нет, и не бравая полицейская из американского фильма, забывающая про свой отпуск, чтобы броситься в погоню неизвестно за кем, и не… Господи, как уверенно я рапортую, что я не та и не эта. Если бы так же четко я представляла себе, кто я, чего хочу в этой жизни и как этого добиться!
…За окном огромная стая розовых фламинго стояла по колено в соленой воде посреди огромного, но мелкого озера, разлившегося по плоской поверхности лимана. А знают ли фламинго, что их перышки – цвета нежного рассвета? Осознают ли, что появляются на свет не такими, а совсем серыми и могут прожить всю жизнь в серости, если не будут питаться водорослями да илом? Знают ли они, что именно благодаря съеденной «грязи» со дна водоемов и раскрашено их оперение в бесподобный цвет утренней зари?
Вот я – мне тоже больше нравится быть розовым фламинго, чем серой мышкой, и всякой грязи я уже, кажется, повидала, если даже Бог и миловал – не нахлебалась, а вот не умею до сих пор организовать свою жизнь так, чтобы стать спокойной, самодостаточной и ощущать свою внутреннюю гармонию, как эти чудесные птицы. Не от внешних благ и удовольствий, а по причине того, что я знаю, кто живет внутри меня, что он за зверь такой и чем хорошим может поделиться с окружающим его миром…