— Мама, я же тебе сказала, — перебила дочь, — он правил очень осторожно. Кстати, не больше пятидесяти в час, ни разу…
— А он не фокусничал — ну, помнишь, как тогда, с деревьями?
— Мамочка, я же тебе говорю — он правил очень осторожно. Перестань, пожалуйста. Я его просила держаться посреди дороги, и он послушался, он меня понял. Он даже старался не смотреть на деревья, видно было, как он старается. Кстати, папа уже отдал ту машину в ремонт?
— Нет еще. Запросили четыреста долларов за одну только…
— Но, мамочка, Симор обещал папе, что он сам заплатит. Не понимаю, чего ты…
— Посмотрим, посмотрим. А как он себя вел в машине и вообще?
— Хорошо! — сказала дочь.
— Он тебя не называл этой ужасной кличкой?..
— Нет. Он меня зовет по-новому.
— Как?
— Да не все ли равно, мама!
— Мюриель, мне необходимо знать. Папа говорил…
— Ну ладно, ладно! Он меня называет «Святой бродяжка выпуска 1948 года», — сказала дочка и засмеялась.
— Ничего тут нет смешного, Мюриель. Абсолютно не смешно. Это ужасно. Нет, это просто очень грустно. Когда подумаешь, как мы…
— Мама, — прервала ее дочь, — погоди, послушай. Помнишь ту книжку, он ее прислал мне из Германии? Помнишь, какие-то немецкие стихи? Куда я ее девала? Ломаю голову и не могу…
— Она у тебя.
— Ты уверена?
— Конечно. То есть она у меня. У Фредди в комнате. Ты ее тут оставила, а места в шкафу… В чем дело? Она ему нужна?
— Нет. Но он про нее спрашивал по дороге сюда. Все допытывался — читала я ее или нет.
— Но книга немецкая!
— Да, мамочка. А ему все равно, — сказала дочь и закинула ногу на ногу. — Он говорит, что стихи написал единственный великий поэт нашего века. Он сказал: надо было мне хотя бы достать перевод. Или выучить немецкий — вот, пожалуйста!
— Ужас. Ужас! Нет, это так грустно… Папа вчера говорил…
— Одну секунду, мамочка! — сказала дочь. Она пошла к окну — взять сигареты с диванчика, закурила и снова села на кровать. — Мама? — сказала она, выпуская дым.
— Мюриель, выслушай меня внимательно.
— Слушаю.
— Папа говорил с доктором Сиветским…
— Ну? — сказала дочь.
— Он все ему рассказал. По крайней мере, так он мне говорит, но ты знаешь папу. И про деревья. И про историю с окошком. И про то, что он сказал бабушке, когда она обсуждала, как ее надо будет хоронить, и что он сделал с этими чудными цветными открыточками, помнишь, Бермудские острова, словом, про все.
— Ну? — сказала дочь.
— Ну и вот. Во-первых, он сказал — сущее преступление, что военные врачи выпустили его из госпиталя, честное слово! Он определенно сказал папе, что не исключено, никак не исключено, что Симор совершенно может потерять способность владеть собой. Честное благородное слово.