— А здесь в гостинице есть психиатр, — сказала дочь.
— Кто? Как фамилия?
— Не помню. Ризер, что ли. Говорят, очень хороший врач.
— Ни разу не слыхала!
— Это еще не значит, что он плохой.
— Не дерзи мне, Мюриель, пожалуйста! Мы ужасно за тебя волнуемся. Папа даже хотел дать тебе вчера телеграмму, чтобы ты вернулась домой, и потом…
— Нет, мамочка, домой я пока не вернусь, успокойся!
— Мюриель, честное слово, доктор Сиветский сказала, что Симор может окончательно потерять…
— Мама, мы только что приехали. За столько лет я в первый раз по-настоящему отдыхаю, не стану же я хватать вещички и лететь домой. Да я и не могла бы сейчас ехать. Я так обожглась на солнце, что еле хожу.
— Ты обожглась? И сильно? Отчего же ты не мазалась «Бронзовым кремом» — я тебе положила в чемодан? Он в самом…
— Мазалась, мазалась. И все равно сожглась.
— Вот ужас! Где ты обожглась?
— Вся, мамочка, вся, с ног до головы.
— Вот ужас!
— Ничего, выживу.
— Скажи, а ты говорила с этим психиатром?
— Да, немножко.
— Что он сказал? И где в это время был Симор?
— В Морской гостиной, играл на рояле. С самого приезда он оба вечера играл на рояле.
— Что же сказал врач?
— Ничего особенного. Он сам заговорил со мной. Я сидела рядом с ним — мы играли в «бинго», и он меня спросил — это ваш муж играет на рояле в той комнате? Я сказала да, и он спросил — не болел ли Симор недавно? И я сказала…
— А почему он вдруг спросил?
— Не знаю, мам. Наверно, потому, что Симор такой бледный, худой. В общем после «бинго» он и его жена пригласили меня что-нибудь выпить. Я согласилась. Жена у него чудовище. Помнишь то жуткое вечернее платье, мы его видели в витрине у Бонуита? Ты еще сказала, что для такого платья нужна тоненькая-претоненькая…
— То, зеленое?
— Вот она и была в нем! А бедра у нее! Она все ко мне приставала — не родня ли Симор той Сюзанне Гласс, у которой мастерская на Мэдисон-авеню — шляпы!
— А он то что говорил? Этот доктор?
— Да так, ничего особенного. И вообще мы сидели в баре, шум ужасный.
— Да, но все-таки ты ему сказала, что он хотел сделать с бабусиным креслом?
— Нет, мамочка, никаких подробностей я ему не рассказывала. Но может быть, удастся с ним еще поговорить. Он целыми днями сидит в баре.
— А он не говорил, что может так случиться — ну в общем, что у Симона появятся какие-нибудь странности? Что это для тебя опасно?
— Да нет, — сказала дочь. — Видишь ли, мам, для этого ему нужно собрать всякие данные. Про детство и всякое такое. Я же сказала — мы почти не разговаривали: в баре стоял ужасный шум.
— Ну что ж… А как твое синее пальтишко?