– Сейчас самое интересное, обратите внимание, сеньор Пикколо, – сказал Фусони.
Джалал сначала не понял, о чем это он, но потом, увидев, что его спутник повернулся в кресле, тоже взглянул в полумрак нижнего зала. На танцподиуме появилось две фигуры, закутанные в белые полупрозрачные шаршафы[7] Громче ударил бубен – и воздушные покрывала упали к ногам. Почти обнаженные тела танцовщиц, казалось, светились в лучах прожекторов. Они были изящны и стремительны. Каждое движение рождало нежный металлический звон, именно движение, а не браслеты из старинных серебряных монет на лодыжках и запястьях. Резкий свет и ломаные тени, мелькание маленьких пяток, выкрашенных хенной в синий цвет, неожиданные повороты гибких женских тел, музыка в ритме биения человеческого сердца – все это создавало ощущение неясной тревоги.
Внизу были не просто танцовщицы, а женщины, в тела которых вселился дьявол пустынь. Сама красота об руку со смертельной опасностью. Раньше Пикколо относился к таким вещам, как к необходимому антуражу изысканных развлечений. Но сейчас старинный танец, словно угадав настроение, заставил его внутренне сжаться, словно здесь в уютном кабинете дорогого ресторана «Эль Сохра»[8] притаилась неведомая угроза, которую невозможно заметить и опередить, потому что находится она не где-то в определенном месте, а гнездится у него внутри. «И воздастся за грехи ваши»? Чушь! Но как же нехорошо.
Вдруг раздались высокие звуки зуммара[9] и танец изменился – порывистые движения живота и одновременно, вкрадчивые, полные мягкой неги изгибы тела. Тоскующие разведенные руки, словно ждущие ответных объятий и снова трепетные движения живота и груди. Но то был призыв не женщин. Это на Пикколо не подействовало бы. То был призыв к совсем иным наслаждениям, мгновенным, как последний в жизни глоток воздуха, последний взгляд. И музыка. Раньше Пикколо с трудом выдерживал минуту другую, когда слышал игру на арабских инструментах. Но сейчас чем больше он слушал эту протяжную музыку, тем больше возникало желание слушать её, снова и снова.
Для него она прекратилась внезапно и слишком рано. Танцовщицы замерли в последнем па и, спустя секунду, прожектор, освещавший сцену, погас.
– Ну как, нравится? – Фусони задернул штору, закрывающую декоративную решетку кабинета. – Не правда ли, впечатляющее зрелище? Это так называемый танец змей – «Харраки»! – пояснил он, не дожидаясь ответа своего гостя. – Говорят, хозяин ресторана нашел танцовщиц в стране Мзаб в Сахаре, где еще сохранились остатки древних танцевальных феерий в честь финикийского божества Эшнунны. Все хочу добраться туда, но никак не могу – дела, дела.