Основатель хасидизма Баал Шем не был учителем в специальном смысле этого слова. По сравнению с ним Маггид представляет собой квинтэссенцию того, что называется учителем, и в этом заключается основа его особенного влияния. Баал Шем жил, работал, помогал другим, исцелял, .молился, проповедовал и учил. Все это, по сути, было одним и тем же, некой органической частью единой спонтанной жизни, и учительство является здесь лишь одним из многих других естественных проявлений этой всеобъемлющей жизни. Иначе обстояло дело с Маггидом. Конечно, он не был профессиональным учителем, то есть человеком, который занят одним–единственным делом. Ибо только тогда, когда мир духа пребывает в упадке, к учительству, даже в своей самой совершенной форме, начинают относиться как к профессии. В периоды же духовного подъема ученики просто живут со своим учителем, подобно тому как живут вместе с мастером подмастерья; наставник «учит» их одним своим присутствием, учит многому из того, что им необходимо и для работы, и для жизни, делая это как вольно, так и невольно. Именно такими были отношения Маггида со своими учениками. Неоднократно ученики говорили, что Маггид – это носитель учения в человеческом облике и что, обучая их, он воплощает собой Тору. Сам же Маггид, однако, считал, что воля к учительству – это просто основной способ его существования. Он влил в учеников всю свою жизненную силу, которую сам почерпнул из общения с Баал Шемом. А всю силу своего интеллекта он вложил в дело наставничества. Как и Баал Шем, Маггид не написал ни одной книги. Но если – в отличие от Баал Шема – он позволял другим записывать свои слова, то делал это намеренно, затем, чтобы передать свои поучения будущим поколениям учеников в качестве опоры для них, опоры, которая не подвержена разрушению.
Великий Маггид не основал никакого специального образовательного института. Его дух сотворил только учеников: целые поколения учеников и учеников учеников. Ни одно другое религиозное течение современности не создало столь многочисленных и разнообразных, совершенно независимых как личности религиозных лидеров за такой короткий промежуток времени.
Что касается сына Великого Маггида, равви Авраама (Ангела), умершего спустя несколько лет после кончины отца (1776), то о нем равви Пинхас из Кореца сказал как–то, что, проживи он дольше, все цадиким его поколения признали бы в нем своего учителя. В автобиографии одного современника, видевшего, как в девятый день Ава*[28], день памяти о разрушении Храма, равви Авраам целые сутки молился, мы читаем: «Тогда я понял, что нет ничего странного в том, что его называют Ангелом, ибо ни у кого из рожденных женщиной нет такой силы». Однако в одном, самом главном отношении, равви Авраам не может считаться учеником равви Баэра, а именно в том, что он отказался от заповедей Баал Шема: он не стал «превращать свое нечто в ничто» и вернулся на путь аскетического уединения. В связи с этим равви Авраам, в отличие от Баал Шема, мало общался с простыми людьми и, в отличие и от Баал Шема, и от Великого Маггида, столь же мало общался с учениками. Он обучал Каббале одного–единственного человека, Шнеура Залмана, который был того же возраста, что и равви Авраам. В предисловии к своей книге, изданной после его смерти, равви Авраам отмечает тот факт, что истинные учения Баал Шема и Великого Маггида «на наших глазах потемнели и обросли материальной оболочкой» по сравнению с твердостью высшего цадика, «который не может сойти на низший уровень, чтобы возвести наверх свое поколение». И в этом, и в других аспектах телесные нисхождения ведущего цадика сделали невозможной передачу учения во всей его чистоте. Таким образом, уже во втором поколении стал очевиден проблематичный характер хасидского движения, особенно в его высших проявлениях.