— Кто-то там есть, — сказал Харпер, прерывая раздумья Шарпа, — иначе не было бы никакого дыма.
— Самое умное, что мы можем сделать, — сказал Шарп, — убраться прочь отсюда и лечь спать.
— Самое умное, что мы можем сделать, — сказал Харпер, — бросить чертову армию и умереть в собственной постели.
— Но ведь мы не ради этого вступили в нее, не так ли?
— Говорите за себя, сэр. Я вступил в армию, чтобы получать нормальную жратву, — сказал Харпер. Он зарядил винтовку, потом — свою семистволку. — Быть убитым не входило в мои планы.
— А я завербовался, чтобы не болтаться на виселице, — сказал Шарп. Он тоже зарядил винтовку, затем пристально вгляделся в освещенные лунным светом стены. — Черт побери! Я подберусь ближе.
Это походило на детскую игру, когда игроки пытаются как можно ближе подобраться к водящему, оставаясь незамеченными, а деревня представилась ему замком из детских фантазий — страшным, но при этом спящим, и надо было подобраться к нему, используя всю свою хитрость, иначе он проснется и убьет тебя. Но велик ли риск быть убитым, спрашивал он себя? И не мог дать себе другого ответа на этот вопрос, кроме того, что он не затем так близко подобрался к убежищу самого злейшего врага, чтобы повернуться и позорно отступить.
— Наблюдайте за окнами, — сказал он своим людям, потом скользнул вдоль основания затененной стены, пока не добрался до места, где стены кончились, и лишь несколько упавших камней показывали, где они прежде стояли.
Но по крайней мере эти разбросанные камни создавали запутанный лабиринт теней. Шарп глядел на этот лабиринт, задаваясь вопросом, были ли тени достаточно глубоки, чтобы скрыть человека, затем посмотрел в сторону деревни. Никакого движения, только дым из печи, сдуваемый легким ночным ветерком.
— Вернитесь, сэр! — прошептал Харпер.
Но вместо этого Шарп вздохнул, лег и пополз прямо в лунный свет. Он скользил как змея между скалами, настолько медленно, что, как он полагал, никакой наблюдатель не мог обнаружить его движения среди путаницы теней. Ремень и прорехи в его мундире цеплялись за камни, но каждый раз он освобождался и проползал несколько футов вперед, прежде чем застыть и прислушаться. Он ждал, что раздастся знакомый звук взводимого курка мушкета: резкий двойной щелчок, который будет предвещать убийственный выстрел. Но не услышал ничего, кроме мягкого шелеста ветра. Даже собаки не лаяли.
Он подползал все ближе и ближе, и в конце концов и разбросанные камни кончились, и впереди было только залитое лунным светом открытое пространство между ним и высокой стеной ближнего дома. Он вглядывался в окна, но ничего не видел. И не чуял ничего, кроме запаха лошадиного навоза. Не пахло табаком, не доносилась вонь от натертых седлами лошадиных спин и нестиранных солдатских мундиров. Только слабый аромат печного дыма примешивался к навозному духу, а больше никаких следов присутствия в деревне людей. Две летучие мыши пролетели мимо стены, их черные крылья мерцали на фоне белой извести. Подобравшись так близко к деревне, Шарп уже видел признаки разрухи. Побелка всюду облезла, черепица осыпалась с крыш, оконные рамы были пущены на дрова. Французы выселили жителей из Сан-Кристобаля и превратили его в деревню призраков. Сердце Шарпа тяжело билось, отдаваясь эхом в ушах, покуда он ждал хоть какого-то намека на то, что ждет его за этими чистыми немыми стенами. Он взвел курок винтовки и щелчки показались противоестественно громкими среди ночи, но не вызвали никакого отклика в деревне.