Оперативник вздохнул.
— Кроме оперативной информации, ничего нет. Материалы для процессуальной реализации отсутствуют.
— А зачем же ты столько макулатуры собрал? — Коренев взял дело, страниц на триста, взвесил на ладони и тяжело шваркнул о стол. — Тут и наружное наблюдение, и аудиоконтроль, и негласное фотографирование… Сколько денег выброшено, сколько ресурсных затрат, и все псу под хвост? Чтобы знать, с кем он пьет и каких телок в баню возит?
Фомичев обиженно выпятил губу.
— Ну что вы, Филипп Михайлович, меня крайним делаете? Я разрабатываю активного члена Речпортовской ОПГ, собрал все, что мог, и представляю вам на утверждение. А уголовное дело возбуждать, расследовать да в суд направлять — это не моя компетенция. Я же не прокурор области! Кстати, если бы прокуратура захотела, то упаковала бы его как миленького, даже по моим материалам. Только время-то сейчас какое?
— Какое? — хмыкнул Коренев и снова придвинул дело к себе.
— Время невиноватых! — зло сказал майор. — Кого ни возьми — все чистые, как младенцы. Одного подставили, другому подбросили, третьего оклеветали… И у всех есть защитники! Притом непростые…
Начальник оперативного отдела Тиходонского РУБОПа подполковник Коренев, которого уголовный мир хорошо знал под прозвищем Лис, покрутил головой, наложил резолюцию и протянул ДОУ[1] исполнителю.
— Ладно, Саша, не обижайся, это я так… Документируй дальше. А время — оно может и поменяться в любой момент. И тогда наши клиенты загремят туда, куда им положено…
— Как бы мы раньше не загремели, — негромко буркнул Фомичев на пути к двери.
Коренев откинулся на спинку кресла, сцепил руки в замок, потянулся, хрустнул пальцами.
Да, время наступило другое. Считается, что беспредел девяностых канул в прошлое, оставив лишь огромные помпезные памятники на Аллее Славы тиходонского кладбища. Изображенные в полный рост на полированных гранитных плитах мрачные бритоголовые мальчики прославились отнюдь не на полях боевых действий в Афганистане или Чечне. Бандитская «пехота» сложила голову в битвах за передел социалистической собственности. А их «старшие», нахапавшие окровавленные куски этой самой собственности, превратились в респектабельных буржуа — тех самых «владельцев заводов, газет, пароходов», которых беспощадно клеймила идейно выдержанная советская сатира. Но государство признало новый капитал и приказало считать передел завершенным.
Бывшие воры и бандиты исчезли. Вместо них возникли президенты акционерных обществ, председатели фондов или, на худой конец, директора предприятий. Забыты кликухи и погоняла, под которыми фигурировали эти господа в криминальных сводках прошлых лет, теперь они возводят особняки рядом с разнокалиберными начальниками, которые раньше заседали в райкомах и обкомах, а потом, словно по мановению волшебной палочки, тоже превратились в богачей новой поры.