– Ладно, – смягчился Петр. – Бывает. Я тоже, когда бандита вчера убивал, остановиться никак не мог. Как вспомню, так тошно становится.
Когда Роман поднялся на ноги, корчи Мищенко уже перешли в едва заметную дрожь. На предложение пристрелить мужика, чтобы не мучился, Петр сравнялся в цвете лица с серым небом над головой и долго пятился, а когда остановился, предсмертная лихоманка тела тоже закончилась.
К этому моменту от веселости Романа ничего не осталось, потому что он вдруг заподозрил, что белобрысый сейчас запрыгнет в машину и укатит за деньгами в гордом одиночестве. Удивительное дело, но обошлось. Видимо, вдохновенная тирада Романа про выдуманные страсти-мордасти все же задела парня за живое, разбудила в нем совесть. Он усадил Романа за руль, велел возвращаться к речке, а сам пристроился сзади со своим трофейным стволом. «Барин выискался! – угрюмо думал Роман. – Погоняльщик!»
Это была плохая расстановка сил, очень плохая. Скверный расклад для Романа. Ведь один миллион долларов ровно в два раза меньше, чем два миллиона долларов. Следовательно, в «Тойоте» находилось на одного человека больше, чем надо, и отминусовать этого вооруженного человека пока что не представлялось возможным.
Когда же Роман вспомнил, что дележ будет производиться на троих, он, никогда не державший в руках больше сорока тысяч наличными, расстроился окончательно. Произвести точные расчеты в уме никак не удавалось, но и приблизительные прикидки его не радовали. Нехорошая арифметика получалась, неправильная. И это выводило Романа из себя.
Ухабистая проселочная дорога, пролетевшая во время погони за «четверкой» совершенно незаметно, тянулась теперь, как нить распускаемого свитера – конца и края не видно. По обе стороны неспешно вращались черные поля, такие безжизненные и безрадостные, что представить их поросшими хоть чем-нибудь путным у Романа не получалось. Лесополоса, замаячившая впереди, выглядела враждебно, точно сплошная шеренга несметного воинства, застывшего на краю поля битвы.
Оживился Роман лишь при виде покалеченного джипа, который до сих пор торчал на том самом месте, где налетел колесом на останки какого-то сельскохозяйственного агрегата. Проржавевшая до дыр сеялка, а может быть, как раз веялка. Или жатка, или борона какая-нибудь паршивая – это Романа интересовало в последнюю очередь. Он давно вышел из школьного возраста, когда обращал внимание на всякий там металлолом.
Его взгляд привлекла одинокая женская фигурка, перетаптывавшаяся возле своего омертвелого железного коня. В руке трубка мобильного телефона, на плечи накинута белая шубка, явно предназначенная не для ношения под осенними дождями. И, уж конечно, не для того, чтобы демонстрировать меха вороньим стаям в столь безлюдных местах.