Его приподняли за шиворот, поволокли, опять приподняли, заставили переступить порог Тамариной спальни, толкнули на стул:
– Замри.
– Здесь же ничего нет, – слабо запротестовал Галишвили. – Сами видите, пусто. Если уж вам так хочется рыться в чужих вещах, то пойдемте в гостиную, прошу вас.
Комната и в самом деле была обставлена с почти спартанской простотой: кровать, шкаф, стул для одежды, узкая домотканая дорожка на свежевыкрашенном полу. Однако это не остановило жандармов, которые заявили, что сами знают, где искать. При этом они переглянулись, обменявшись гнусными ухмылками, а один подошел к кровати и плюхнулся на нее, прислушиваясь к тому, как скрипят пружины.
– Неудобно, – прокомментировал он.
– С такой красоткой и на полу можно, – авторитетно возразил красноносый парень, приблизившийся к большой фотографии в рамочке, висевшей на стене. – Первый сорт девка. Персик, м-м!
Галишвили зажмурился, вглядываясь в мельтешение светящихся точек перед глазами. Он хорошо помнил эту фотографию. Тамара была изображена на ней в обнимку с мужем и с дочуркой на руках. Все трое счастливо улыбались. Они еще не знали, что очень скоро эта идиллия станет возможной только на снимке.
– Ого! – донеслось до ушей Галишвили сквозь гулкий набат, резонирующий в голове. Кровяное давление поднялось до предельной отметки. Сердце трепыхалось, как пойманная рыбка, стиснутая не знающей жалости рукой. До инфаркта осталось всего ничего.
Галишвили открыл глаза.
Двое жандармов стояли рядом, наблюдая за товарищем, открывшим шкаф. Первым делом он сунулся на нижнюю полку, где лежало аккуратно сложенное белье Тамары. Из-за прилившей к глазам крови Галишвили не видел, кто именно орудует в шкафу, но опознал его по гнусавому голосу. Красноносый. Блюститель порядка, гоняющий сопли туда-сюда, туда-сюда. Страж закона с манерами вчерашнего уголовника.
Поморгав глазами, Галишвили разогнал мутную пелену, стоящую перед глазами. Красноносый развлекался тем, что совал кулак в чашечки бюстгальтеров, определяя таким образом объем Тамариной груди. Товарищи одобрительно гудели. Их взгляды то и дело обращались на фотографию владелицы.
– Стыдно, – сказал Галишвили.
Его реплику снова оставили без внимания. Красноносый оставил в покое бюстгальтеры и занялся трусиками. Доставая их из шуршащих пакетов, он швырял их веселящимся товарищам. Один приложил трусики к своим брюкам и, вихляя бедрами, изобразил нечто вроде танца. Второй вывернул их наизнанку, понюхал и объявил:
– Мылом пахнут.
– А ты чем хотел? – спросили у него.
– Да уж не галантерейным магазином.