Гадая о причинах такого странного решения, Бондарь не забывал обдумывать само генеральское предложение. Интуиция подсказывала: не сахар. Больше напоминает сыр в мышеловке… Наживка, которую так и подмывает заглотить. Не от жадности, не с голодухи, а для того, чтобы вновь ощутить вкус риска, азарта, борьбы, победы, всего того, без чего мужчина превращается в бездумный агрегат по переработке пищи. Слишком долго длился вынужденный простой Бондаря. Слишком большая озабоченность состоянием его здоровья со стороны руководства. Ему велели приобретать прежнюю форму и ждать вызова. Он приобретал, он ждал, он маялся. Ничего не менялось. Жизнь Бондаря сделалась бесцельной. То, как обошлись с ним на Лубянке, смахивало на изощренную пытку.
Скука, неопределенность, суета сует и всяческая суета. Все сильнее угнетала Бондаря и та опека, которой пыталась окружить его урожденная Лиззи Браво. Когда он не сочинял мысленно вызывающих рапортов полковнику Роднину, он изобретал всевозможные способы доказать, что не находится на иждивении у молодой жены. Требовалось во что бы то ни стало превзойти Лизу на бытовом поприще, а чем еще утрешь американке нос, как не долларами? Поступившее от генерала Конягина предложение было подозрительно, но заманчиво. Как же поступить Бондарю с приманкой? Отвергнуть ее? Равнодушно отвернуться? Или все же испытать судьбу, а заодно себя самого? Как ты, капитан Бондарь? Не разучился дергать смерть за усы? Не разъелся на буржуйских харчах? Не хочешь ли заняться чем-нибудь поинтереснее чтения шпионских романов? Пришлый генерал поерзал на стуле, закинул ногу на ногу и нарушил затянувшееся молчание.
– Итак, что скажешь по поводу моего предложения, капитан? – спросил он.
Манера общаться, несомненно, генеральская: напорист, преисполнен чувства собственного достоинства, властен, по-сановному хамоват. Гостя Бондарь окрестил про себя «сивым мерином»: и фамилия соответствующая, и масть. В молодые годы Конягин наверняка был рыжим, а теперь на память об этой счастливой поре только веснушки остались. Шевелюра поредела, покрылась сединой, как инеем. Щеки обвисли на манер бульдожьих, однако до пускания старческих слюней было еще далеко. Генерал, он и в Африке генерал. Цивильный костюм сидит на нем, как на корове седло – хоть и подогнан идеально, а все равно кажется неуместным. Выправка военная, взгляд властный, голос зычный. С таким можно иметь дело. Но нужно ли?
* * *
– Долго мы будем играть в молчанку? – недовольно осведомился Конягин, утомившийся быть объектом пристального изучения хозяина квартиры.