Прием же, который юга толпа оказывала бродячим артистам, только и можно было назвать мечтой циркача. Но сквозил во всеобщем восторге некий оттенок, который Конан никак не мог для себя понять и определить. Горожане вовсю хлопали в ладоши и валом валили вслед за повозками... и в то же время, казалось, смотрели на выступавших как бы с некоторой издевкой.
Так рассматривают плоды болезненного чудачества, безнадежно старомодные и достойные осмеяния. Подобное отношение Конану очень не нравилось и порядком его раздражало. И уж ни в коем случае не прибавляло ему желания играть мускулами и позировать,— он и так-то занимался этим без особой охоты, просто потому, что так полагалось, и иначе было нельзя.
С другой стороны, здешние жители вряд ли презирали его сильнее, чем он — их. Да в гробу он их видел, этих расфуфыренных, мягкотелых цивилизованных неженок, привыкших к жизни в четырех стенах. Что ему до их отношения? К тому же он видел, что его товарищи по труппе ни на что не обращали внимания, и их стремление удивить и понравиться оказалось заразительным, до некоторой степени передавшись упрямому киммерийцу. В общем, Конан терпел, наблюдая, как толпа становилась все гуще, а кривые узкие улочки — все непроходимей. Процессия сворачивала то влево, то вправо, постепенно карабкаясь вверх к амфитеатру, временами возникавшему перед ними на пологом холме. Конан стоял на открытой платформе фургона, и задача его в основном сводилась к тому, чтобы пошире раздувать грудь и поворачиваться туда и сюда, двигаясь как деревянная статуя и похваляясь мускулатурой. Еще он время от времени поднимал одной рукой железные пустышки, изображавшие неподъемные гири, и сгибал якобы негнущийся свинцовый прут, а потом вновь его выпрямлял. Он уже успел усвоить, что подобные трюки можно было выполнять, не особо потея и не входя в убийственный раж. Иногда, если ему казалось, что публику надо было впечатлить чем-нибудь «этаким», он подзывал Сатильду, вскидывал ее над головой и принимался подбрасывать, так что девушка перелетала с одной его ладони на другую. Потом она вычерчивала в воздухе сальто, соскакивая на платформу. Гибкость и сила гимнастки делала ее в глазах зрителей невесомой. Шалости, которые они учиняли вдвоем, неизменно вызывали вопли восторга и бурю рукоплесканий.
В промежутках Сатильда вставала на руки, ходила колесом, делала сальто вперед и назад, спрыгивала в немыслимом кувырке с движущегося фургона прямо на мостовую. Дат ловко жонглировал топориками, посылая их высоко вверх и ловя у себя за спиной, и время от времени всаживал их в деревянные доски, чтобы все желающие могли убедиться в отменной остроте лезвий. Разодетый Бардольф вытанцовывал невероятную жигу, ухитряясь одновременно наигрывать на флейте мелодию. Медведь Буруду тоже старался, как мог: кувыркался на ходу, играл мячиком. Ладдхью уговорил Квамбу покинуть ложе и немного попрыгать через выставленную трость. То есть дело нашлось всем членам труппы: и прыгунам, и мимам, и жонглерам.