Конан-гладиатор

Пивнушка в Таджаре была, не бог весть, каким роскошным заведением. Строили ее без большой выдумки, зато надежно и прочно. Глинобитные стены, прокаленные солнцем, успешно противостояли резким ветрам равнин Шема, когтям леопардов и даже копьям и стрелам разбойных налетчиков. Плотная черепичная крыша не пропускала вовнутрь ни зимней слякоти, ни пыли песчаных бурь лета. Двери и ставни на окнах служили надежной преградой воришкам — по крайней мере, тем из них, что старались пробраться снаружи.

Кухня гостиницы также могла похвастаться не многим: тушеной бараниной, хлебом из крупной муки, а также самодельными горячительными напитками, которые, правду сказать, ничуть не уступали кислому пойлу, что подавали в других таких же сельских забегаловках. Короче говоря, заведение весьма мало отличалось от сотен других, где Конану доводилось сиживать в его странствиях. Во всяком случае, здесь было уютно, и киммериец возблагодарил Крома за то, что в кошельке у него было достаточно медяков еще на несколько суток постоя.

Расположившись за длинным дощатым столом, служившим по совместительству и прилавком, Конан оценивающим взглядом созерцал местных красавиц. Семитские женщины, по его мнению, были не столько изящными, сколько крепкими и закаленными. Бедра и грудь у них были плотные, взгляды — острые, языки — еще острее. Не слишком ухоженные волосы свисали угольно-черными либо рыжеватыми завитками.

Эллилия, кухарка, воистину так и просилась в объятия... равно как и Судит, капризная дочка хозяина, — дикий крокус, расцветший под стеной хлева.

Увы!.. Большинство здешних красоток были благополучно замужем и вполне довольны жизнью. И живым воображением отнюдь не отличались. Ну что за манера встречать невинный вопрос разящим взмахом поварской вилки, а то и половником кипящего супа?..

Две дамы, составлявшие немногочисленное исключение, восседали на скамье по обе стороны Конана. И вовсю заигрывали с (чего уж там!) привлекательным киммерийцем. Одна из них, Тарла, ничем еще не напоминала матерую воительницу любви. Хрупкая девчушка, чьей женственности только предстояло расцвести. Она играла в греховность, еще плохо соображая, что это слово означало на самом деле. Для нее обнаженная мускулистая грудь чужака, его густая вороная грива и необычные синие глаза означали только положение и престиж, замечательный трофей в любовной игре. Конан скорее терпел ее, считая про себя нагловатой девчонкой, и пикировался с ней то, как с женщиной, то, как с ребенком, не строя при том никаких завоевательских планов.