— По-вашему Москва — лес дремучий? Ай да тётка! Ну, помогай вам бог. А направление верное, не сомневайтесь.
— Спасибо, — повторила она и, поглядывая на солнце, неторопливо пошла так, чтобы оно грело ей левое плечо.
Часа на три затерялась она в лабиринте московских улиц. Кратчайшим путем ей, конечно, идти не удалось: приходилось часто менять направление, приноравливаясь к расположению улиц, улочек, проспектов, переходов на пересечениях. Но она следила, чтобы солнце всё время было впереди — сначала против левого плеча, потом против «темечка», а после против правой щеки. Она учитывала, что и солнце движется в небе по своему пути, столь же необходимому, как и ее путь.
Мать выпила газировки у автомата, потом устало присела на пустой ящик возле лотка с помидорами. Продавщица посмотрела на нее косо и хотела прогнать с ящика, но почему-то этого не сделала. Мать посидела, посмотрела, как люди бойко разбирают помидоры, и пошла дальше.
Съела пончик, обжаренный в масле. Пончик был мягкий, но ей не понравился: «Сама бы лучше испекла».
Она больше ни разу не справлялась, в какой стороне центр, твердо веря, что тот, пожилой, с палочкой, не ошибся. Только, опасаясь попасть в тупичок, каких в Москве много, в начале каждой улицы наводила справки: «Это тупичок или улица?»
Долго шла мать к своей цели и наконец добралась до неё, когда солнце стало уже против правого плеча. Опыт хождения по солнышку, а скорее всего чутье, то истинно крестьянское чутье, словно компас, спрятанный в глубине сердца, привело ее туда, куда нужно было. Увидев перед собой чистую, нагретую брусчатку Красной площади и кирпичные, безмерно величавые в своей простоте и строгости башни, мать облегченно вздохнула, утёрла платочком потное лицо и присела на цоколь металлической оградки на прилегающей к площади улице. Вынула из целлофанового пакета цветы, развернула марлю и, достав из кошелька алую шелковую ленточку, перевязала, перевила ею стебли ромашек. Букет был большой, с крупными цветами, хорошо сохранившийся.
Идти осталось немного, но требовалось узнать кратчайший путь. Она навела справку у прохожих и пошла дальше.
* * *
У могилы Неизвестного солдата, у Вечного огня всё время были люди. Они приходили, возлагали цветы и, побыв здесь в молчании, удалялись. На лицах у одних — сосредоточенная грусть, у других — затаённое горе, у третьих любопытство, смешанное с уважением. И все молчали.
Здесь один из таких уголков Москвы, где от людей требуется только молчание.
Мать подошла к могиле и замерла. Здесь захоронен ее сын. В этом она была уверена. Ведь это — могила Неизвестного солдата, такого, о котором говорят: пропал без вести. А у неё Ваня в сорок третьем тоже пропал без вести, и, может быть, это его останки, его косточки вырыли где-то там в поле и привезли сюда, чтобы воздать ему заслуженные воинские почести. Сердце подсказывало ей, что всё обстоит именно так, как она думает. Так!